— Ты прав, — отозвался он. — Но и не прав. Мы говорим о человеке, который был обоими. — Некоторое время он молчал, соображая. — Предположим, что Джонни выдавал себя за Джесси в пятьдесят третьем. Джонни свалился в реку, а местные решили, что хоронят Джесси. Но можно предположить, что в пятьдесят третьем погиб Джесси. В таком случае игра началась с горя Джонни. И так, и так она тянулась многие годы. — Мэтт к чему-то клонил, но, как всегда, окольным путем. — Прошли годы, Джонни или Джесси исчез. Остался лишь один человек, который был Джонни и Джесси разом. Вот почему нет разницы, кто умер в пятьдесят третьем.

Мэтт посмотрел в темноту за стеклом, словно надеялся увидеть там что-то важное.

— Край у нас пустынный и одинокий, — сказал он. — Самая большая загадка тут — «почему?». Ответ может крыться в мистике двойников, а может быть простым: человек обращался к прошлому за счастливыми воспоминаниями. По всякому выходит, что один брат умер, а второй продлял его жизнь, живя не только за себя, но и за него. Только подумай, сколько надо было спланировать, какие финты проворачивать, обманывать самого себя. Вспомни, как часто менялись роли. Наверное, настал момент, когда этот одинокий человек уже не помнил в точности, кто он.

Ответ был прост, и вдруг я понял… Джесси или Джонни гоняли по дорогам, чтобы найти то, что на них потеряли. Они потеряли родителей и друг друга. Но я ни слова, черт побери, не обронил. Я злился на Мэтта, но старался его простить. Он, как мог, справлялся с горем и, наверное, не знал лучшего способа.

— Поэтому он выдумал Пса Дороги, — говорил тем временем Мэтт. — Чтобы разделить две личности. Пес Дороги — метафора, которой он мог бы гордиться. Возможно, дамочек это сбило бы с толку, но не родился еще мужик, который не понял бы.

Я вспомнил длинные ночи и длинные шоссе. Изъяна в его логике не было.

— В то же время, — продолжал Мэтт, — метафора была на руку близнецам. Они могли играть в дорожные игры с невинностью детей, возможно, даже воспроизводить воспоминания о том времени, когда их родители были живы и мир казался счастливым. Джонни был Псом Дороги, а Джесси за ним гонялся, и, помоги нам бог, мы тоже. Это была потрясающая метафора.

— Если она была так чертовски хороша, то почему обернулась скверно? — спросил я. — Весь прошлый год Джесси как будто бегал от Пса.

— Метафора стала захватывать реальность. Близнецы ополчились друг на друга. Я наблюдал, что происходит, но не мог понять сути. Джонни Стилл старался захватить Джесси, а Джесси старался захватить Джонни.

— Но ведь у них долго получалось жить в мире, — возразил я, — а потом вдруг нет. Что разрушило это равновесие?

— Наша собственная вера, — отозвался Мэтт. — Мы все поверили в Пса Дороги. Поверив, мы придали сил Джонни.

— И Джесси ему сопротивлялся?

— С успехом. Весь год, когда Джесси вылетал с ревом из города, катался по окрестностям и с ревом же возвращался, я считал, что это проблема Джесси. А теперь мне кажется, что Джонни старался вырваться, вернуться на дорогу, а Джесси тащил его назад. Это была борьба межу реальными людьми, возможно, титанами в самом старом смысле слова, и уж конечно, ни один из них суррогатным не был.

— Ну, решал мужик свои проблемы.

— Это самый простой ответ. Мы не знаем, что творилось с Джонни, — сказал Мэтт. — Но мы знаем кое-что о том, что творилось с Джесси. Он старался любить женщину, Сару, и потерпел поражение. Он потерял собак — как будто пустяк, если забыть, что, кроме них, у него никого не было. С поражением Джесси боролся при помощи другой метафоры, символа, которым стало это чертово кладбище.

Голос Мэтта охрип. Он удерживал горе в себе, но оно прорывалось. Мне удалось его простить.

— Думаю, кладбище было своего рода ответом Джонни или отпором собственной уязвимости. Джесси нужен был символ. Он старался защитить тех, кого любил, и не смог. Он не смог даже защитить любовь к своему брату. Кладбище было последним оплотом этой любви. — Мэтт, казалось, вот-вот расплачется, и я сам был к этому близок. — Машины вреда не причинят. Только неумелое вождение. Кладбище — символ защиты того немногого, что можно защитить. Ничего дурного это о Джесси не говорит, зато много печального о всех нас.

Я притормозил, чтобы свернуть на участок Джесси. У фургончика стоял «олдс» Майка. Внутри горел свет, но кругом была кромешная тьма.

— Чтобы побороть одиночество и страх, люди создают себе самые разные миры, — сказал Мэтт. — Придумывая их, мы что-то берем и что-то отдаем. Невольно спрашиваешь себя, сколько отдали Джесси и Джонни, чтобы взять ту малость, какую имели.

Когда мы вышли из «крайслера», задул северный ветер и пробрал меня до костей. Луна освещала таблички и надгробия, но не давала прочесть надписи. Майк раскочегаривал бульдозер. Он чихал и бормотал, в темноте чувствовал себя лучше всего, и Майк это знал. Фары он не включил. Где-то далеко на трассе-2 взревел мотор, завизжали шины, и шепотки моторов среди гробниц словно вторили им эхом. Майк стоял огромный, как гризли.

— Я лошадей пристреливал, которые выглядели здоровее вас, ребята, — сказал он хрипловато.

— Это противозаконно, — Мэтт махнул на бульдозер.

— А никто иного и не говорил. — Майк готов был к схватке, если потребуется. — Кому не нравится, может повернуться и уйти.

— Мне нравится, — отозвался Мэтт. — Это уместно и правильно. Но если нас поймают, нам несдобровать.

— Мне нравится почти все и вся, — сказал Майк, — кроме правительства. Обдирает тебя, пока ты жив, потом обирает твой труп. Избавим Джесси хотя бы от этой напасти.

— Власти захотят знать, от чего он умер.

— От печали, — сказал Майк. — На том и оставим.

Джесси прикончил себя, точно подгадав усталость и истощение, но я готов был оставить все как есть. И Мэтт тоже.

— Мы с тобой, — сказал Мэтт. — Но ведь участок продадут за неуплату налогов. Рано или поздно кто-то начнет копать.

— Много лет пройдет. Он мне завещан, Джесси уладил бумаги. Они на кухонном столе. — Майк повернулся к фургончику. — Нужно сделать все как надо, а времени немного.

В фургончике мы нашли одеяло и покрывало. Покопавшись в ящиках буфета, Мэтт обнаружил снимки. Одни были сравнительно новые, другие выцвели: мужчина и женщина в старомодном платье, два маленьких мальчика в воскресных костюмчиках, фотографии машин, и дорожных указателей, и женщин, которые могли быть Сью-Элен и Сарой. Сложив их как колоду, Майк перетянул ее резинкой и, оглядевшись напоследок, взял с кровати тускло-желтые очки, какие гонщики надевают на ночные ралли.

— Ничего не забыли?

— Его собаки, — сказал Мэтт. — У него были фотографии собак. Мы нашли их под подушкой, — даже думать не хотелось, почему они там лежали. Потом мы вернулись к «линку» и очень бережно завернули Джесси в одеяло. Накрыли покрывалом, а его скарб положили на пол рядом с педалью газа. Потом Майк кое-что вспомнил. Развернув Джесси, он проверил его карманы и снова завернул. Тут я понял: ему нужны были ключи, которые он сейчас вставлял в замок зажигания.

Мы втроем стояли у «линка», Мэтт прокашлялся.

— Мой черед говорить, — остановил его Майк. — Это был мой лучший друг. — Майк снял шапку. Лунный свет блекло лег на лысину. — Уйма святош обрадуется, что этого человека больше нет, а это уже кое-что в его пользу. Он выводил из себя приличных людей. Этот человек был сорвиголова чистейшей воды. Но одного люди не понимают: и у сорвиголов есть свое слабое место. Они рискуют всем ради пустяка. Многие люди так боятся умереть, что и не живут вовсе. А Джесси был стократно живым, о смерти даже не думал. Этот человек девяносто выжимал, лишь бы попасть в бар до закрытия. — Тут Майк поперхнулся и прислушался.

С кладбища неслось эхо моторов, а с трассы-2 — грохот коленчатого вала, болтающегося по поддону. Кладбище заливал тусклый свет, точно не от луны, а от сотен парковочных фар.