— О! — обрадовалась Бугго. — Вы и это умеете?
Хугебурка вздохнул. Бугго беспечно махнула рукой. Ее глаза сияли, длинные белые ресницы плавно извивались, когда она быстро и восторженно моргала.
— Дней через пять, не раньше, мне понадобятся нелегальные деньги. Такие, чтоб никто не знал. Украдите, но только так, чтобы не попасться. Ясно?
— Яснее устава строевой службы.
— Все! — вскрикнула она. — Еще неделя, и «Ласточка» наша, наша!
Она поцеловала трап, возле которого сидела, счастливо вздохнула, закинула руки за голову.
— Терпеть не могу шить, — пробормотала она. — А ножницы на корабле есть?
За следующую неделю бывший капитан «Ласточки», облаченная в фантастический халат с прорехами, босая, с язвами от ожогов на обнаженных руках, успела побывать повсюду в космопорту «Лагиди-6». Видели, как она скандалит в барах, где ей отказывались наливать в долг. Замечали ее, копающуюся в мусоре возле рестораций. Спотыкались об нее, спящую на пороге гостиницы или в переулке. Она выглядела то ли хронически пьяной, то ли обезумевшей. Иногда садилась на корточки посреди тротуара и принималась раскачиваться из стороны в сторону, монотонно напевая какую-нибудь слезливую песню и прерываясь только затем, чтобы схватить прохожего за ногу и грубо потребовать денег, а после отказа залиться хохотом.
«Каждое утро я опасаюсь найти бедняжку мертвой, — делилась откровениями на местном канале стереовидения кастелянша гостиницы «Кольцо». — Конечно, меня пугает эта женщина, но, по-моему, она не так агрессивна, как представляют многие. Во всяком случае, два раза я выносила ей хлебные корки».
«Женщины опускаются на самое дно жизни быстрее мужчин, — авторитетно комментировали специалисты. — И это падение, в силу женской физиологии, является безвозвратным. Толчком может послужить любое потрясение, и если имелась изначальная предрасположенность психики…»
Все это было увлекательно и страшно щекотало нервы. Иногда Бугго настолько возбуждалась, что все тело у нее начинало чесаться от предвкушения. Со дня на день она ждала появления Хугебурки с деньгами.
Хугебурка околачивался возле баров, высматривая кого-нибудь подходящего из прежних собутыльников, но все они, к несчастью, слышали о дэрису и старались поскорее отделаться от знакомца — вдруг он все еще заразный? Требовался некто совершенно неожиданный.
Повезло на третью ночь, когда из «Подзарядись!», шатаясь, выбрался человек на костылях. Он сделал несколько шагов, невнятно выругался и упал бы, если бы Хугебурка его не подхватил.
— Эй! — воскликнул Хугебурка, осененный догадкой (точнее сказать, это было озарение). — Калмине Антиквар! Как статус? Я слыхал, ты погиб.
— Уфели — в лепешку, — сказал Антиквар. — Все, приземлился.
— Вечная память, — строго молвил Хугебурка, подавая Антиквару упавший костыль.
— Тьфу! — вскричал Антиквар. — Говноног! Говорил ему… А теперь — все, приземлился.
И он заплакал. Хугебурка обнял его за плечи, и так, хромая и рыдая, они добрались до пансиона, где Антиквар снимал комнату. Там и заснули.
Утро потребовало объяснений, хотя бы минимальных. Хугебурка назвался приятелем покойного Уфели и посетовал на зазря выброшенные семь сотен экю.
— Тьфу! — сказал Антиквар и больше ни о чем не спрашивал.
Они опохмелились и съели приготовленные Антикваром тушеные овощи. После трапезы, включив по стереовизору «Утренних бабочек», Антиквар некоторое время сыто молчал и о чем-то содержательном думал, после чего заговорил так:
— Слушай, Хуга. Есть одно дело. Мы с покойным Уфели… Тьфу! Ладно. Слушай. Слыхал про ланалго?
— Работорговцы? — уточнил Хугебурка.
Калмине Антиквар сильно сморщился.
— Никогда так не говори, понял? Ланалго. Все просто. Есть тюрьма.
— Ну, — сказал Хугебурка, потому что Калмине выжидающе замолчал.
— Ну, ну. Есть тюрьма. Понял? У меня друг.
— Охранник?
— А, понял! — Антиквар встал, налил себе немного выпить, поболтал стаканом перед глазами у собеседника. — Хочешь? Ладно. Все просто. Четырех человек завтра списывают.
— В смысле?
— В смысле — инъекция. Смертная казнь.
— Ненавижу смертную казнь, — сказал Хугебурка. — Одно дело в драке — а так…
Калмине Антиквар сильно хлопнул его по спине и закричал:
— Именно! Мы их… того. И продадим. Ланалго знают. Ждали еще на той неделе, а тут петиции, кассации, то-се…
— Бюрократы, — сказал Хугебурка.
— Ну. Ты понял. Акт подмахнут, а мы их в транспорт — и к ланалго.
— Почем работа?
— По двадцать пять за голову. Сто экю. Пополам. Поможешь?
— Да ладно тебе, — сказал Хугебурка. — Слишком хорошо.
Антиквар вдруг выкатил глаза, разом налившиеся кровью, и смертельно оскорбился.
— Не веришь? Мне?
— Плевок! — сказал Хугебурка. — Верю.
— А, — расслабился Антиквар. — Сходи договорись насчет транспорта.
— Адрес, — сказал Хугебурка. — С кем договариваться?
Все нашлось — и адрес, и транспорт, и те, с кем обо всем договорились: внешне весьма приличные люди, даже симпатичные. Они сразу вручили деньги для охранника и дали слайдборд, старенький, но исправный — такой не бросается в глаза. Антиквар погрузился туда со своими костылями, Хугебурка сел за пульт. Тронулись.
— Допустим, эти ребята убили кого-то, — рассуждал Антиквар сквозь шум двигателя. — Может, причины были?
— Может, — соглашался Хугебурка.
— А им инъекцию, как не людям!
— Гадство.
— Там хоть жизнь, верно?
— Где там-то? — спросил Хугебурка. — Куда мы их продаем?
— Дальняя колония. Но ведь жизнь, правда?
— Это точно, — сказал Хугебурка.
У ворот большого металлического здания их ждал маленький щуплый человечек. У него было усталое от пьянства лицо.
— А, — вяло приветствовал он приехавших и махнул лазерным пистолетом, после чего повернулся к кому-то в темноте. — Ребята, за вами. Бывайте.
Он потянул трос, из мрака выкатилась тележка, на которой лежали, один поверх другого, закованные люди. Их одежда была изрезана на полосы.
— Грузите, — несколько иронически произнес охранник.
В слайдборде загремел костылями Антиквар.
— Не будь гадом, — глухо закричал Хугебурка, обращаясь к охраннику, — помоги!
— Где мои полста? — осведомился тот, не двигаясь.
Хугебурка передал ему деньги, и вдвоем они вкатили тележку в заднюю дверцу слайдборда. Арестантов свалили вместе с цепями. Спустя минуту все исчезло: тележка, охранник, металлическое здание. Слайдборд несся по ночному городу. Антиквар, вцепившись в костыли, глядел сквозь мутноватое стекло застывшим, мечтательным взором.
