мелькали ка-кие-то фигуры, потом появилась девчонка с гладко зачесанными волосами и с локонами, затейливо прилепленными к щекам. Играл граммофон, лилась музыка — я даже узнал ее, это был «Китайчонок». Музыка доносилась словно издалека и отличалась жестяным привкусом. В общем, казалась непривычной, хоть и не сумею сказать, почему. Вдруг она замедлилась, загустела, потеряла высоту — кто-то гикнул, и сразу же высота звука вновь стала нарастать, а темп повышаться; нетрудно было догадаться, что в граммофоне подкрутили пружину. Я двинулся дальше.

К рассвету, когда небо на востоке побелело и листья деревьев зашевелились под ветерком, я оказался на Черри-стрит. Услышал, как в доме на другой стороне открылась дверь, увидел человека в комбинезоне — он пересек двор и скрылся в гараже. И когда взвыл мотор и оттуда выкатился задним ходом кремово-зеленый «Олдсмобил» модели 1956-го, я развернулся, пошел домой и залез в кровать часа на два раньше, чем поднялись предки — утро-то было воскресное.

Про то, что мой «Джордан» пропал, я не обмолвился и словом: как я мог бы это объяснить? Эд Смайли и кое-кто из ребят поинтересовались, куда он делся, ну я и ответил, что продолжаю корпеть над ним у себя в гараже. А родители и вовсе ничего не спросили: они давным-давно привыкли, что я могу возиться с какой-то машиной неделями, а потом вдруг выяснится, что я ее продал или обменял на другую.

Однако сейчас мне нужна была не просто другая машина, мне был нужен — совершенно необходим — «Плейбой», и найти его заново удалось далеко не сразу. Прослышав, что похожее авто есть в Давенпорте, в Айове, я одолжил у Джима Кларка его «Хадсон» и съездил в соседний штат, ко это оказался не «Плейбой», а «Джордан» другой марки, к тому же в плачевном состоянии.

Представьте, мне помогла в поисках девушка. В сентябре, когда возобновились занятия, мы познакомились с ней на лекциях по экономике. Выяснилось, что она второкурсница, но почему-то я ее прежде не встречал. По правде говоря, девчонка не из тех, на кого оборачиваются на улице; пожалуй, ее и хорошенькой-то не назовешь. Но когда я поболтал с ней разок-другой, угостил кока-колой, а потом нечаянно натолкнулся на нее в городе, то пришел к выводу, что она очень даже ничего. И с каждым Днем она нравилась мне все больше и больше.

Наверное, стоит признаться, что я уже начал присматривать себе же-Ну. Я бегаю за девчонками с шестнадцати лет — это забавно, это волнует, и вообще мне на женское невнимание жаловаться грешно. Только я вроде как отгулял свое и с недавних пор стал ценить в девчонках не мордашку, а ум и душу. Не прошло и двух недель, как я понял, что в эту девушку можно влюбиться, на ней можно жениться, с ней можно обрести счастье. Не буду же я до конца жизни валандаться со старыми машинами; сам сознаю, что это всего лишь хобби, и не рассчитываю, что женщина станет увлеченно разбираться, как действует мотор в ранних моделях фирмы «Мармон». А вот что я ощущаю, глядя на давние автомобили, ей должно быть небезразлично. И Хелен Маккоули — так ее зовут — доказала мне, что ей и впрямь небезразлично. Нет, в самом деле, она понимала, о чем я толкую, без всякого притворства. Если бы притворялась, я бы почувствовал.

Однажды вечером мы с ней собрались пойти потанцевать, но я явился слишком рано, и мы уселись у нее во дворе в шезлонгах, убивая время. Тут я и поведал ей, что позарез хочу старый автомобиль определенной марки и что остальные марки не идут с этой ни в какое сравнение. Довольно ей было узнать, о какой марке речь, как она воскликнула:

— Слушай, мне же отец про этот «Плейбой» все уши прожужжал! Он вон там, в сарае, хотя побит хуже некуда. Папа! — позвала она, поворачиваясь к сидящим на крылечке домашним. — Папа, вот парень, какого ты искал!..

Буду краток. Ее отец спустился к нам, и едва он выяснил, что у меня на уме, мы с Хелен забыли о танцах, на которые собрались. Взамен мы отправились в сарай и сдернули брезент, укрывавший самый настоящий «Джордан Плейбой». Мы любовались им, поглаживали его, сидели в нем, говорили о нем, цитировали посвященные ему рекламные объявления. И так три часа подряд.

Сохранилась машина, в общем, неплохо. Правда, от обивки остались лишь клочья конского волоса да полоски иссохшей кожи. Кузов был помят, но без трещин. Не хватало одной фары и куска рамки ветрового стекла, мотор был, разумеется, в нерабочем состоянии, но ничего по-настоящему серьезного. И все колеса оставались на месте и в приличном виде, хотя их предстояло никелировать заново.

Мистер Маккоули отдал мне машину, не взяв ни цента. Этот «Джордан» принадлежал ему с юных лет, он любил машину, как никакую другую, и всегда, по его словам, мечтал возродить ее, но понимал, что мечта так и останется мечтой. И когда я сказал ему, каков мой подход К реставрации «классики», он ответил, что увидеть ее вновь во всем былом блеске и как-нибудь посидеть за рулем — вот и вся угодная ему плата.

Не припомню, в какой момент ко мне пришла догадка, но вскоре она переросла в уверенность, а уверенность все крепла. Наверное, причина отчасти в цвете — краска поблекла, и все-таки она, несомненно, была некогда темно-зеленой. А может, дело не только в цвете, было и еще что-то, трудно распознать, что. Но меня вдруг словно толкнули, и, отведя глаза не только от Хелен, ее отца и матери, но и от машины, я поднял взгляд на стену сарая, и точно — там были прибиты рядком старые автомобильные номера, с 1923-го по 1931 год. Я подошел поближе, и вот он — я уже был убежден, что найду его, — номерной знак 1923-го: Иллинойс 11206.

— Прежние номера от «Джордана»? — переспросил я бессмысленно, получил в ответ утвердительный кивок и дерзнул осведомиться вроде бы мимоходом: — Как ваше имя, мистер Маккоули?

Бог весть, что он подумал, — скорее всего, что я спятил, — и все-таки ответил:

— Винсент. А в чем, собственно, дело?

— Простое любопытство. Вообразил себе вас за рулем «Плейбоя», когда он был новеньким. Машина- то быстроходная, и, вероятно, трудно было одолеть искушение и не разогнать ее на всю катушку…

Он засмеялся.

— Что было, то было. Гонял за милую душу. Времена были, прямо скажем, необузданные.

— Наперегонки с поездами, и все такое прочее?

— И это было, — подтвердил он, а мать Хелен бросила на меня какой-то странный взгляд. — В те дни — самое любимое развлечение. Чуть не угодил под локомотив однажды, перепугался до смерти. Помнишь, мать?

— Еще бы не помнить! — отозвалась миссис Маккоули.

— А что произошло? — вставил я.

Он пожал плечами.

— Ну… Как-то ночью я погнался за поездом, здесь неподалеку, к западу от города, где шоссе идет параллельно железной дороге. И, обогнав состав, понесся вперед, где шоссе пересекает рельсы, — этот переезд вы, конечно, знаете. Почти уже крутанул руль, хотел проскочить перед самым носом локомотива и вдруг понял, что не успею. — Примолкнув, он удрученно покачал головой. — Будь у меня хоть на две-три секунды больше, доберись мы туда чуть-чуть раньше, я бы рискнул, и нас бы, скорее всего, раздавило. Но мы опоздали к собственной гибели буквально на две секунды: я выправил колеса и поехал дальше вперед параллельно путям. Потом я снял ногу с педали газа, локомотив просвистел мимо, машинист высунулся из кабины, потряс кулаком и проорал что-то в мой адрес. Слов я не разобрал, но уж ясно, что не похвалу…

По губам мистера Маккоули скользнула усмешка.

— А не случилось ли в ту ночь чего-нибудь, что вас задержало? — спросил я тихо. — Какой-нибудь пустяк, которого тем не менее хватило, чтобы спасти вас от смерти?

В ожидании ответа я буквально затаил дыхание. Однако он опять покачал головой и произнес, потеряв интерес к разговору:

— Не знаю. Не помню.

А миссис Маккоули добавила:

— Не помню даже, куда мы ходили в тот вечер…

Нет, я не верю, честное слово, не верю, что мой «Джордан Плейбой» — нечто большее, чем металл, стекло, резина и краска, принявшие форму автомобиля. «Джордан» — не живое существо, у него нет ни мыслей, ни чувств, это только машина. Но ведь трагично, крайне трагично, если две молодые жизни обрываются лишь потому, что природа наделила их удалью сверх меры. Не могу избавиться от ощущения — уж верно оно или неверно, — что когда я восстановил старый «Джордан», вернув ему облик, какой у него был до тех пор, пока юный Винс Маккоули со своей подругой не пустились наперегонки с поездом, когда я