— Мир, — продолжил Принси, — совсем не похож на твой родной Зефир. Мир не знает жалости к маленьким мальчикам.

Мир может быть прекрасным, но и жестоким и диким, как хищный зверь. Это следует иметь в виду.

— Правда? — усомнился я.

— Это так же верно, как верно то, что мы странствуем уже много лет. Нам довелось повидать мир, Кори, мы знаем людей, населяющих его. Иной раз, размышляя о том, чем полон этот мир, я трепещу от страха: вокруг полно насилия, тупой грубости и неприкрытого пренебрежения к своим сородичам. Плохо то, Кори, что год от года мир не становится лучше; все становится хуже и хуже.

Принси взглянул на небо, где по пятам за нами неслась луна.

— О мир, — продекламировал он, — ты полон несовершенства, но жизнь упорней твоего.

— Как мило, — проворковал Франклин.

— Это Шекспир, — счел необходимым пояснить Принси. — Его рассуждения о вечных бедах человечества.

Повернувшись спиной к луне, он взглянул на меня своими алыми зрачками.

— Хочешь услышать совет от видавшего виды скитальца, Кори?

Ни о каких советах я и не думал, но из вежливости кивнул:

— Конечно, сэр.

В лице Принси на мгновение отразилось изумление, словно бы он умел читать мои мысли.

— Так или иначе, я считаю себя обязанным дать тебе этот совет. Не торопись взрослеть. Оставайся мальчиком так долго, как только сможешь, потому что стоит тебе только растерять магию детства, тебе никогда не удастся вернуть ее обратно.

Мне показалось, что я уже где-то слышал это, но не смог вспомнить, кто говорил мне подобное.

— Но ты все равно не прочь повидать мир, верно, Кори? — с улыбкой спросил Принси.

Я кивнул, загипнотизированный его горящими зрачками.

— Тогда считай, что тебе крупно повезло. Впереди я вижу огни большого города.

Вскочив на ноги, я глянул за дверь. Вдали, за грядой извилистого драконьего хребта холмов звездное небо медленно разгоралась желтоватым свечением электрической зари.

Принси объяснил, что как только товарный состав замедлит перед станцией ход, мы не преминем на время стать частью этого города. Только тогда мы сможем покинуть наш гостеприимный вагон без риска сломать себе при этом ноги.

Город медленно поднимался по обеим сторонам от нас, деревянные приземистые постройки сменялись кирпичными домами. Даже ночью, в такой поздний час, город был полон жизни. Жужжали, перемигиваясь, сверкающие неоновые вывески. По улицам торопливо катили машины, по тротуарам брели темные фигуры. Добравшись наконец до места, где рельсы, перекрещиваясь, расходились во все стороны, где справа и слева стояли и спали его собратья-поезда, наш состав начал замедлять ход. Наконец, когда скорость поезда сравнялась со скоростью пешехода, огромные башмаки Франклина коснулись земли. За великаном, подняв облачко пыли, последовал Ахмед.

— Если ты собираешься сходить, то сейчас самая пора, — сказал Принси, стоявший за моей спиной.

Свесившись за дверь, я отпустил поручни и удачно приземлился. Вслед за мной спрыгнул Принси. Мы прибыли в город — и я понял, что меня и мой дом разделяют многие мили и мили пути.

Вместе мы отправились вдоль железнодорожных путей, слыша вокруг свист пара и стук и лязг паровозного железа. В воздухе пахло гарью, но то был холодный огонь. Принси заметил, что нам нужно подыскать какое-нибудь место для ночлега. Мы углубились в переплетение серых улиц, ограниченных высокими серыми домами, время от времени останавливаясь, чтобы дождаться Франклина, который на поверку действительно оказался невероятно медлительным.

Наконец мы добрались до района, где в сплошные стены домов справа и слева врезались узкие переулки, где свет редких фонарей отражался в лужах стоячей воды, где асфальт был весь сплошь покрыт выбоинами и трещинами. Проходя мимо одного из переулков, я услышал приглушенное рычание, за которым последовал звук ударов чем-то твердым по человеческому телу. Я остановился посмотреть. Творилось ужасное: один мужчина держал другого под руки, а третий методично бил его кулаками в лицо. Из носа и рта избиваемого текла кровь, его глаза были мокры и затуманены страхом. Человек, работавший кулаками, делал свое дело не спеша, совершенно спокойно, словно занимаясь обычным делом, например колол дрова на заднем дворе какого-нибудь трактира.

— Говори, где деньги, сукин сын? — твердил первый мужчина тихим и злобным голосом. — Говори, все равно ведь отдашь!

Избиение продолжалось; руки третьего мужчины уже были все в алой крови. Жертва хрипела, стонала, всхлипывала и что-то мычала, а кулаки продолжали свою жуткую работу: взлетали и обрушивались, постепенно изменяя форму распухающего до неузнаваемости лица.

Бледная рука стиснула мое плечо.

— Мы ведь идем своей дорогой, верно, Кори? Так будет лучше.

Невдалеке от нас подъехала к тротуару и затормозила полицейская машина. Из машины вылезли двое дюжих полицейских и встали по обеим сторонам человека с длинными грязными волосами в изношенной и старой одежде. Полицейские были крепкие и упитанные, их револьверы блестели в начищенных черных кожаных кобурах. Подавшись вперед, один из полицейских что-то прокричал длинноволосому человеку прямо в лицо. Почти одновременно с этим второй полицейский, схватив прохожего за волосы, с размаху, крутанув, ударил его лицом о ветровое стекло полицейской машины. К моему изумлению, стекло полицейской машины даже не треснуло, но ноги длинноволосого подкосились. Полицейские принялись запихивать длинноволосого в свою машину, и тот даже не пытался сопротивляться. Когда машина проезжала мимо, я на мгновение увидел лицо длинноволосого, тупо таращившегося через окно: с его разбитого лба стекали струйки крови.

Из открытой двери на тротуар лилась разудалая музыка. В музыке не было мелодии или какого-то смысла, был только ритм. Возле дверей, прямо в луже собственной мочи сидел, опираясь спиной о стену, мужчина. Качая головой, он глядел прямо перед собой, улыбаясь неизвестно кому и чему. К нему подошли двое парней с вытянутыми злыми лицами; один из них держал в руках небольшую канистру с бензином.

— Эй, давай-давай, поднимайся! — крикнули они сидевшему у стены человеку и несколько раз пнули его ногами. Но тот продолжал улыбаться с отсутствующим видом.

— Поднимайся, поднимайся! — насмешливо передразнил он их.

В следующее мгновение он был весь с головы до ног облит бензином. Один из парней выхватил из кармана книжечку спичек.

Принси увлек меня за угол. Франклин, грузно тащившийся позади Ахмеда, печально вздохнул, как паровоз, на его лицо опустилась тень.

Раздалось завывание сирены, но пожарная машина мчалась не к нам, а куда-то еще. Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота; голова моя давно уже раскалывалась от боли. Все это время Принси держал свою руку у меня на плече — и от этого становилось чуточку спокойней.

На перекрестке в мерцающем свете неона стояли четыре женщины. Все они были примерно одного возраста — помладше мамы, но постарше Чили Уиллоу. Одежда так туго обтягивала их тела, что казалась нарисованной на коже, было похоже, что они ждут кого-то очень важного. Проходя мимо них в сопровождении своих спутников, я почуял исходивший от девушек запах сладких духов. Я посмотрел на одну из них — и увидел перед собой лик белокурого ангела. Но это красивое лицо было лишено жизни, отчего оно напоминало мордашку красивой куклы.

— Если эта скотина снова будет так со мной обходиться, то он меня попомнит, — сказала блондинка другой девушке, брюнетке. — Ему лучше быть со мной поосторожней, черт его подери.

Возле девушек затормозила красная машина. На лице кукольной блондинки появилась, как будто включилась, дежурная улыбка, с которой она обратилась к водителю. Остальные девушки столпились за ее спиной, в их глазах горела надежда.

Мне совершенно не понравилось то, что я увидел, но Принси вел меня дальше.

В дверях следующего подъезда над лежавшей неподвижно женщиной стоял и застегивал ширинку плечистый мужчина в джинсовой куртке. Лицо женщины состояло из сплошного месива крови и черных синяков.