это будут тогда за триумфы! Интересно, сохранил ли он голову Гнея Помпея, чтобы продемонстрировать ее на параде?»

Воцарилось молчание. Все сосредоточились на еде. Кассий был не единственным, кому не понравилась идея торжеств по поводу разгрома своих же сограждан.

— Ты что-нибудь написал еще, Брут? — спросил Цезарь.

Брут поднял на Цезаря печальные карие глаза, оторвавшись от мыслей о Порции.

— Да, — ответил он, — три трактата.

— Три?

— Да, мне нравится одновременно работать над несколькими вещами. По счастью, — продолжил он, прежде чем разум подал ему сигнал тревоги, — рукописи находились в Тускуле и не погибли в огне.

— В огне?

Брут залился краской, закусил губу.

— Э-э-э, да. В моем римском кабинете случился пожар. Все мои книги и бумаги сгорели.

— Edepol! И дом твой сгорел?

— Нет, дом в порядке. Наш управляющий действовал очень быстро.

— Эпафродит. Да, ценный слуга, как я помню. Значит, ты говоришь, что все твои книги и бумаги уничтожены? Они что же, были раскиданы по полу, по столам? — спросил Цезарь, разжевывая орехи.

— Да, — ответил Брут, приходя в еще большее замешательство.

По выражению глаз Цезаря Кассий отлично понял, что тот что-то заподозрил, а может, и догадался, что произошло. Но Брут был слишком мелкой мышкой для такой большой кошки, поэтому тему великодушно сменили.

— Расскажи нам о своих работах.

— Один трактат о добродетели, второй — о смиренном терпении и третий — о долге, — перечислил Брут, приходя в себя.

— Что ты можешь сказать о добродетели, Брут?

— Что одной только добродетели достаточно, чтобы обеспечить счастливую жизнь. Если человек по-настоящему добродетелен, Цезарь, тогда ни бедность, ни болезнь, ни ссылка не смогут лишить его счастья.

— Да что ты?! Поразительное утверждение, особенно если принять во внимание твой огромный жизненный опыт. Впрочем, это аргумент стоика, который должен понравиться Порции. Мои искренние поздравления с браком, — серьезно добавил Цезарь.

— О, благодарю.

— Смиренное терпение — это добродетель? — спросил Цезарь и сам ответил: — Абсолютно нет!

Кальвин засмеялся.

— Ответ Цезаря.

— Ответ мужчины, — послышался голос с дальнего ложа. — Терпение — это действительно добродетель, но смирение — это сугубо женское качество, — объявил Октавий.

Кассий с удивлением перевел взгляд со смущенного Брута на парня. Его так и подмывало отбрить женоподобного, самоуверенного юнца, возомнившего себя непререкаемым авторитетом в столь непростом философском вопросе, но он снова сдержался. Его опять остановило выражение лица Цезаря. О боги, наш властитель любуется этим смазливым мальчишкой! Более того, он одобряет его суждение!

Унесли остатки последнего блюда. Остались вино и вода. Какой любопытный обед, пронизанный скрытым напряжением! Кассию трудно было определить, кто являлся генератором этого напряжения. Сначала, конечно, он грешил на самого Цезаря, но чем дольше длился обед, тем больше он склонялся к тому, что причиной был молодой Гай Октавий, находившийся, очевидно, в невероятно хороших отношениях со своим двоюродным дедом. Все, что он говорил, когда говорил, выслушивалось, словно высказывание легата, а не простого кадета. И слушал так его не один только Цезарь. Кальвин и Педий ловили каждое слово юнца. При всем при том Кассий не мог назвать этого юношу дерзким, грубым, развязным или хотя бы тщеславным. Почти все время он скромно держался в тени, предпочитая не вмешиваться в разговор старших, а сосредоточенно слушать. Комментарии срывались с его языка лишь иногда, и каждый раз словно бы ненароком. Внезапные, точные, иногда мудрые. Произносились они всегда тихо, но твердо. «А ты, Гай Октавий, очень непрост», — подумал Кассий.

— А теперь о деле, — сказал Цезарь так неожиданно, что Кассий вздрогнул, выныривая из своих размышлений.

— О деле? — удивился Панса.

— Да, но не о твоей провинции, Панса, так что расслабься. Марк Брут, Гай Кассий, на следующий год нужны будут преторы, — сказал Цезарь. — Брут, я предлагаю тебе стать городским претором. А тебе, Кассий, я предлагаю должность претора по иноземным вопросам. Вы согласны?

— Да, конечно! — воскликнул Брут, просияв.

— Да, я согласен, — ответил более сдержанно Кассий.

— Я считаю, что должность городского претора вполне отвечает твоим способностям, Брут. С твоей дотошностью ты будешь правильно разрешать споры и удерживать всех в должных рамках.

Он повернулся к Кассию.

— А у тебя, Кассий, большой опыт общения с негражданами, ты много путешествовал и способен схватывать все на лету. Поэтому ты будешь praetor peregrinus.

«Ах! — подумал Кассий, откидываясь на ложе. — Стоило совершить эту поездку. Значит, Долабелла думает, что получит Сирию, да?»

Брут был в восторге. «Городской претор! Мечта, а не работа! О, Порция поймет, я знаю, она поймет!»

«Они похожи на котов в море сливок», — подумал Октавий.

После Плаценции Цезарь ехал один. Даже Гаю Октавию он сказал, чтобы тот добирался до Рима сам. Таким образом, небольшой поезд двуколок отправился по дороге Эмилия Скавра к побережью, а по Аврелиевой дороге через Этрурию двинулись Цезарь с секретарями, его слуги и Хапд-эфане.

Была вторая половина секстилия, оставалось около семи месяцев до отъезда в Сирию и до приличной войны. Надо успеть сделать все необходимое как для Рима, так и для Италии, а потом с головой погрузиться в приготовления к пятилетней кампании. Составить пятнадцать легионов пехоты, набрать десять тысяч конников, германских, галльских и галатийских. Гай Рабирий Постум опять выполняет обязанности снабженца, а надежный старый погонщик мулов Публий Вентидий занят вербовкой. В этой кампании совсем не будет сырых новобранцев. К счастью, после повальной демобилизации прошел уже год, тихий, спокойный. Ровно столько обычно выдерживает на гражданке еще не уставший от ратных дел ветеран. Поэтому процент вновь записавшихся в армию будет высок. Под наблюдением Вентидия их тщательно отберут и рассортируют. Лучшие из них составят шесть отборных легионов, а остальные войдут в еще девять легионов, но уже средней руки. Затем артиллерия. Сто единиц на легион, не считая всякую мелочь. А также техники и квалифицированная нестроевая обслуга…

Время в пути текло незаметно. Оно проходило в диктовках сменяющимся секретарям. Все требовало внимания: армия, Рим, Италия, важные и неотложные строительные работы — от прокладки канала через Коринфский перешеек до обновления гавани в Остии. А еще надо осушить Помптинские болота, построить новые акведуки и отвести Тибр так, чтобы Марсово поле и Ватиканская долина оказались на том же берегу, что и Рим. В Италии также нет пока дороги Юлия Цезаря, ее надо проложить между Римом и пиценским Фирмом, чтобы самые труднодоступные участки Апеннин перестали быть таковыми…

И непременно заставить этих ужасных чиновников, ведающих распределением земельных наделов, подрастрясти свои задницы, чтобы осевшие в Италии ветераны не дожидались годами земли. Он издал закон, запрещавший им в течение двадцати лет продавать свои участки, чтобы защитить этих детей от происков жадных жен, всяких ловкачей, пройдох, обирал и земельных спекулянтов. Что там провозглашал в