не сходила со стези добродетели. А куда она меня привела? Было бы ничуть не хуже, если б я нарушила все твои заповеди до единой. Ты обманщик. Господи, ты дух устрашения. Обращаешься с нами, как с малыми детьми, только и знаешь, что грозить наказанием. Но больше я тебя не боюсь. И совсем не Ральфа мне надо ненавидеть, а тебя. Несчастный Ральф ни в чем не виноват, это все твоя вина. А он просто живет в страхе божием, как всегда жила я. Никогда я не могла понять, как он может тебя любить. Не понимаю, за что тебя любить.

Но как же мне разлюбить человека, который любит Бога? Сколько ни стараюсь, ничего у меня не выходит. Он недосягаем, а я никак этого в толк не возьму. Что ж, Мэгги О'Нил, как ни крути, а пора взяться за ум. Хватит с тебя Люка и детей Люка. Всеми правдами и не правдами надо будет оторвать Люка от проклятого сахарного тростника и поселиться с ним в краю, где даже деревья не растут. Надо будет заявить управляющему Джиленбоунским банком, чтобы впредь все твои деньги вносились не на имя Люка, а на твое, и свой дом, не осененный ни единым деревцем, ты сделаешь на эти деньги удобным и уютным, потому что сам Люк об этом и не подумает. И еще на эти деньги ты дашь детям Люка настоящее образование и позаботишься, чтобы они ни в чем не нуждались.

Вот и все, Мэгги О'Нил. Потому что я Мэгги О'Нил, а не Мэгги де Брикассар. Мэгги де Брикассар — и звучит-то глупо. Надо было бы называться Мэгенн де Брикассар, а я всегда терпеть не могла имя Мэгенн. Ох, наверно, я никогда не перестану жалеть, что у меня нет детей от Ральфа! В этом вся суть, не так ли? Повторяй себе, повторяй без конца: у тебя своя жизнь, Мэгги О'Нил, и нечего тратить ее на пустопорожние мечты о том, кого ты не получишь в мужья, и о детях, которых у тебя не будет.

Вот то-то! Изволь это усвоить! Никакого смысла думать о том, что прошло, пора поставить на этом крест. Будущее — вот что важно, а будущее — это Люк и дети Люка. В будущем нет места Ральфу де Брикассару. Он остался в прошлом.

Мэгги повернулась, легла ничком, уткнулась лицом в песок и заплакала, как не плакала с тех пор, когда ей минуло четыре года — громко, навзрыд, и только крабы да птицы слышали этот взрыв отчаяния.

Энн Мюллер нарочно выбрала для Мэгги остров Матлок и собиралась при первой возможности послать туда Люка. Не успела Мэгги уехать, Энн дала Люку телеграмму: он срочно необходим Мэгги, пожалуйста, пускай скорее приезжает. Совсем не в характере Энн было вмешиваться в чужие дела, но она любила и жалела Мэгги и обожала капризную упрямую кроху — дочку Мэгги и Люка. Маленькой Джастине нужен дом, нужны и отец, и мать. Тяжело будет с нею расстаться, но лучше разлука, чем теперешняя жизнь Мэгги и ребенка.

Люк явился через два дня. Он как раз направлялся в Сидней, на рафинадную фабрику, недолго было сделать по пути небольшой крюк. Пора увидеть своего ребенка; родись у него сын, Люк сразу бы приехал на него посмотреть, но весть, что родилась девочка, была для него жестоким разочарованием. Уж если Мэг непременно нужны дети, пускай по крайней мере рожает будущих работников для кайнунской фермы. От девчонок толку ни на грош, черт бы их побрал, одни расходы да убытки: поишь, кормишь, а как вырастут, их и след простыл, будут работать на кого-то другого, нет, чтобы сидеть на месте, как сыновья, и помогать отцу на старости лет.

— Как Мэг? — спросил Люк, поднимаясь на веранду. — Надеюсь, не хворает?

— Надеетесь? Нет, она не хворает. Сейчас все расскажу. Но сперва подите посмотрите на свою красавицу дочку.

Люк посмотрел сверху вниз на малышку, как показалось Энн, с любопытством, может быть, даже с интересом, но без малейшей нежности.

— Какие-то у нее глаза чудные, сроду таких не видал, — сказал он. — В кого бы это?

— Мэгги говорит, в ее семье ни у кого таких нет.

— И в моей тоже. Странная девчоночка. Может, в какую-нибудь прабабку пошла. Не больно она с виду веселая, а?

— А с чего ей быть веселой? — еле сдерживая гнев, оборвала Энн. — Она даже ни разу не видела собственного отца, у нее нет настоящего дома и, видно, не будет, пока она не вырастет, если вы не возьметесь за ум!

— Да ведь я откладываю деньги, Энн! — запротестовал Люк.

— Чепуха! Я же знаю, сколько у вас денег. Мои друзья из Чартере Тауэрс иногда мне присылают тамошнюю газету, я видела объявления, знаю, почем продается земля на западе, много ближе вашей Кайнуны и много плодороднее. Сейчас ведь кризис. Люк! Вы можете купить задешево самый распрекрасный участок, на это совсем не нужно столько денег, сколько у вас в банке, и вы это отлично знаете.

— В том-то и дело! Сейчас кризис, а западнее гор, от Джуни до Айсы, страшенная засуха. Уже второй год дождей нет, ни капли не выпало. Голову даю на отсечение, сейчас и в Дрохеде худо, а каково, по- вашему, вокруг Блэколла и Уинтона? Нет, мне надо обождать.

— Ждать хороших дождей, чтоб земля подорожала? Бросьте, Люк! Сейчас самое время покупать. При том, что у Мэгги верных две тысячи в год, вы можете продержаться хоть десять лет засухи. Просто пока не заводите скота. Живите на деньги Мэгги, а когда начнутся дожди, тогда и купите овец.

— Рано еще мне уходить с плантаций, — упрямо сказал Люк, по-прежнему глядя в странные светлые глаза дочери.

— А, вот в том-то и соль! Почему не сказать прямо, начистоту? Вам не нужна ни жена, ни семья. Люк, вы предпочитаете жить, как живете, безо всякого уюта, без женщин, и надрываться на работе, как каторжный, половина австралийцев такие, я знаю. И что за страна такая проклятая, что здесь за мужчины — не желают жить дома, с женами и детьми, а признают только мужскую компанию! Если хотите оставаться весь век холостяком, на кой черт вам жениться? Знаете, сколько брошенных жен в одной нашей округе, в Дании? Как они бьются, чтоб свести концы с концами и вырастить детей без отцов? Он, видите ли, только поработает на плантации, это недолго, он скоро вернется! Ха! И каждый раз, как приходит почта, несчастные жены торчат у ворот, все надеются, может, негодяй послал им хоть немножко денег. А он не шлет, а если иной раз и пришлет, так гроши, только для виду, чтоб жена не вовсе от него отказалась.

Энн дрожала от ярости, всегда кроткие карие глаза ее сверкали.

— Я читала в «Брисбен мэйл», Австралия занимает первое место в цивилизованном мире по числу брошенных жен, известно это вам? Только в этом мы и опередили все страны, недурен рекорд, есть чем гордиться!

— Полегче, Энн! Я же не бросил Мэг, она цела и невредима и не помирает с голоду. Чего вы разъярились?

— Мне тошно смотреть, как вы обращаетесь с женой, вот чего! Ради всего святого. Люк, станьте наконец взрослым человеком, вспомните хоть на время о своих обязанностях! У вас жена и ребенок. Дайте им дом, будьте мужем и отцом, а не чужим дядей, черт вас побери!

— Сделаю, все сделаю! Только не сейчас, мне надо еще годика два для верности поработать на плантациях. Не хочу я жить на деньги Мэг, а так оно получится, если не обождать лучших времен.

Энн презрительно скривила губы.

— А, бред собачий! Вы же на ней женились из-за денег, что, не правда?

Загорелое лицо Люка густо, пятнами покраснело. Не глядя на Энн, он сказал:

— Ну, верно, я и про деньги тоже думал, а только женился потому, что она мне больше всех нравилась.

— Нравилась! Да вы ее любили?!

— Любовь! Что это за штука такая — любовь? Выдумки, бабьи сказки, вот и все. — Он отвернулся от колыбели, от странных, почти пугающих глаз: почем знать, может быть, с такими глазами и малый ребенок понимает все, что при нем говорят. — Кончили вы меня отчитывать? Тогда скажите на милость, где Мэг?

— Она была нездорова. Я отправила ее немного отдохнуть. Да не пугайтесь вы, не на ваши деньги! Я надеялась вас уговорить, чтоб вы поехали к ней, но, видно, это безнадежно.

— И думать нечего. Мы с Арне сегодня же едем в Сидней.

— Что сказать Мэгги, когда она вернется? Он пожал плечами, ему до смерти хотелось поскорей унести ноги.

— Что хотите, то и говорите. Скажите, пускай еще малость потерпит. Теперь, раз уж ей понадобились дети, я не прочь получить сына.