светящиеся на небольшом дисплее видеомагнитофона. – Пятнадцать минут десятого. Если идти, то надо уже идти.

– Вот и иди, – согласилась Инга и первая поднялась с кровати. – Одевайся и иди. Вот увидишь, я даже с ужином справлюсь. Приготовлю тебе что-нибудь… что-нибудь этакое-разэтакое… Как нормальная жена, Паш. Все нормальные жены готовят по вечерам ужины. И накрывают на стол аккурат к приходу мужа. Я знаю, Паш.

– Ну, это ты немного преувеличиваешь, ежик. Это только в семьях с патриархальным укладом такая фигня бывает. Современные женщины…

– А у нас что, матриархальный уклад в семье?

– У нас равноправие. А вообще, знаешь, я совсем не против, чтобы ты к моему приходу ужин приготовила. На стол накрыла и все такое… Просто ты раньше никогда этого не делала. Я ж говорю, на нашей кухне я хозяин.

– Подумаешь! Хозяин он! Вот ты придешь вечером, и мы тогда посмотрим, кто из нас хозяин! И вообще, я тебе еще носки постираю!

– Сумасшедшая! – Павел вдруг рассмеялся. Громко и раскатисто, как не смеялся еще ни разу за эти две недели. – Чокнутый ты ежик, у нас ведь машинка-автомат! Ты никогда в жизни мне носки не стирала! Ты между прочим мне условие поставила, когда замуж выйти согласилась… что носки – никогда в жизни… Я машинку эту на следующий день после свадьбы… купил…

Он так смеялся, что на глазах выступили слезы. Инга спокойно улыбалась, наблюдая за этим приступом буйного веселья. Потом пинками затолкала развеселившегося супруга в ванную, а сама отправилась на кухню мыть посуду.

Через несколько минут они уже прощались, стоя у входной двери.

– Если что – позвони, – в десятый раз напомнил Павел. Инга в десятый раз согласно кивнула.

Листок с написанным аккуратным, разборчивым почерком номером его мобильника лежал на полке в прихожей, возле черного телефонного аппарата с переносной трубкой.

– И не вздумай стирать носки, слышишь! – напомнил он, уже после того, как прикоснулся губами к ее щеке.

– Не буду, – пообещала Инга. – Я же не совсем чокнутый... ежик.

Дверь захлопнулась.

Инга некоторое время стояла в прихожей, прислушиваясь к звукам за стеной. Открылись и закрылись с легким, уже знакомым, поскрипыванием двери лифта. Где-то наверху послышались мужские голоса, а потом – тяжелые шаги по лестнице. Инга отошла и перебазировалась к кухонному окну, из которого долго следила за удаляющейся фигурой мужа. Время от времени Павел оглядывался и махал ей рукой. Потом скрылся за поворотом, а Инга еще долго смотрела на падающий за окном снег и пыталась подсчитать количество дней, во время которых он шел беспрерывно. Этот снежный день оказался четвертым. Ей было немного жалко осень, которая была ее любимым временем года. Наступившая зима в душе никаких чувств не вызывала.

Из прихожей послышалась соловьиная трель. Инга вздрогнула, не сразу сообразив, что соловьем заливается ее мобильный телефон. Несколько дней назад во время традиционной вечерней прогулки они с Павлом забрели в салон сотовой связи и приобрели ей новую трубку – вместо той, прежней, которая сгорела вместе с машиной. Трубка уже несколько дней лежала в прихожей на тумбочке и естественно, ни разу не звонила, потому что никому, кроме постоянно находившегося рядом Павла Петрова, ее номер был неизвестен.

На небольшом экране высветилось имя – «Паша» и смешная мордочка поросенка в очках. Улыбнувшись, Инга нажала на клавишу приема.

– Я тебя люблю, – услышала она голос своего мужа. А затем – короткий сигнал, извещающий о том, что разговор завершен.

– Я тебя тоже. Наверное, – сказала она трубке и снова положила ее на тумбочку.

Трубка ничего не ответила.

– Наверное, – повторила Инга уже в пустоту.

«Я люблю тебя, а ты любишь меня» – отозвалась память голосом другого человека.

Она попыталась объяснить своей памяти, что сейчас не время об этом думать. Память не соглашалась и настойчиво прокручивала пластинку с короткой записью снова и снова, бесконечное количество раз, до тех пор, пока Инга не сдалась окончательно, поняв, что сопротивление бесполезно.

Она села на диван, поджав под себя ноги. Поискала пульт и включила телевизор, не зная, для чего. И стала думать о том, о чем думать было не время.

По телевизору шла трансляция футбольного матча.

Инга отключила звук и долго наблюдала за крошечными фигурками, хаотично передвигающимися по полю. Иногда камера давала крупный план – она видела мужские лица, уставшие, сосредоточенные. Видела лихорадочный блеск в глазах и упрямо сжатые губы. Крупный план сменялся обзором, и уставшие мужчины с горящими глазами и упрямо сжатыми губами снова превращались в игрушечных солдатиков, управляемых какой-то неведомой, лишенной разума, силой. В этой погоне за мячом не было никакого смысла, и со стороны она выглядела абсолютно нелепо. Особенно при полном отсутствии звука.

Эта странная смена ощущений еще некоторое время занимала ее, но вскоре поиски наличия смысла в футбольной баталии отошли на второй план. Пока Павел на работе, у нее есть время, чтобы попытаться разобраться в себе и в том, что случилось несколько дней назад. Получится или не получится – это уже другой вопрос. Ощущение дискомфорта и постоянное чувство вины с течением времени никуда не девалось. Чем большей нежностью и заботой окружал ее муж, тем глубже становилось это чувство вины, тем тяжелее становилось с ним жить.

С чувством вины, а не с мужем. С мужем-то как раз было очень даже легко.

Что будет, ему мужу станет известно о том эпизоде в больнице? Что будет, если Павел узнает, как она