внимательно рассматривает какие-то бумаги. Вот она поднимает голову:

— Здравствуйте, Павел Алексеевич.

— Здравствуйте, Ирина…

Она поднялась из-за стола, подошла к нему, коснулась рукой плеча.

— Рита сейчас в реанимации. Но вы не отчаивайтесь. У нее есть шансы…

— Да что случилось, скажите же наконец! Что с ней случилось?

— Она пострадала во время пожара. Внизу, на первом этаже, загорелась столовая. Знаете глупо все как-то получилось…

Он заметил слезы на ее глазах. И сам почувствовал, как подкатил к горлу тугой ком, как запульсировала в висках кровь и отяжелели веки.

— Кошка, — выговорила наконец Ирина, вытирая глаза скомканным носовым платком. — Эта кошка, которая жила в столовой. Давно уже, лет семь она в больнице у нас живет. Вы тоже ее видели, наверное… Господи, будь она неладна! Рита ее все время подкармливала, она же вообще кошек любит…

Павел вспомнил — в самом деле, была какая-то кошка. Рита иногда о ней рассказывала, и даже видел несколько раз Павел эту кошку. Пушистая черная кошка с белыми пятнами… Только при чем здесь кошка?

— При чем здесь кошка?

Ирина снова сделала над собой видимое усилие. Каждое слово давалось ей с трудом.

— Понимаете, она эту кошку хотела спасти… Кошка там осталась, в столовой, а прорваться сквозь огонь наружу не могла. Рита ее услышала и бросилась спасать… Да сама рядом с ней стояла. Только не успела ее удержать! Она как-то не раздумывая вошла туда. Знаете, как будто и не боялась совсем… Как будто и в самом деле у нее в 'жизни ничего дороже не было, чем кошка эта… До сих пор понять не могу, как это она так…

Дверь ординаторской распахнулась. Появился высокий молодой мужчина в темно-зеленом халате и колпаке.

— Ну что? Что там, Саша? — бросилась к нему Ирина, видимо, позабыв на минуту про стоящего рядом Павла. Только потом, спохватившись, повернулась к нему: — А это Павел Алексеевич. Муж Риты.

— Здравствуйте. — Мужчина протянул руку. Взгляд у него был уставший, и почему-то Павлу показалось, что слишком быстро он отвел этот взгляд, и снова упало куда-то вниз сердце от ужасного предчувствия.

— Она жива? ~ прохрипел Павел. Кровь пульсировала в висках, отсчитывая стремительно убегающие в вечность секунды.

— Жива, — коротко ответил доктор, прошел, не коснувшись взглядом, мимо Павла и опустился за стол, За Ритин стол…

— Да расскажите же наконец, —, не выдержал Павел тяжести этого повисшего молчания. — Расскажите, как она, что с ней… Что же молчите-то! Как она? Что с ней будет?

Врач наконец поднял на него глаза:

— Вы присядьте, Павел Алексеевич. Присядьте, и я вам сейчас все подробно расскажу.

Павел, с трудом сдерживая себя, пододвинул стул и опустился напротив. Старшая медсестра Ирина так и стояла у него за спиной, не шевелясь.

— Видите ли… Исход при ожогах зависит от многого. В первую очередь от распространенности глубоких поражений тканей. Большое значение в этом случае имеет возраст пострадавшего. Чем человек моложе, тем успешнее проходят процессы регенерации. В данном случае ситуация не выглядит слишком безнадежной. У Маргариты Станиславовны площадь глубоких ожогов составляет около восемнадцати процентов. Это, конечно, превышает норму безопасности, но в то же время и не достигает критической отметки.

— Что значит критическая отметка?

— Критическая отметка — это от двадцати до двадцати девяти процентов. При таком количестве глубоких поражений погибает примерно треть пациентов. Поэтому в данном случае шанс есть. Посмотрим, как будет идти процесс регенерации. Одно могу сказать: сейчас состояние ее очень тяжелое. Даже если она выживет…

— Она выживет! — перебил его Павел. — Вы ведь сами сказали…

— Да-да, конечно. Поверьте, Павел Алексеевич, мы сделаем все возможное. Она выживет. Но и в этом случае ей предстает очень длительный, очень тяжелый процесс выздоровления. Сейчас мы уже начали делать ей внутривенные вливания плазмы и белка. Потребуется также постоянное введение множества лекарственных жидкостей и противовоспалительных средств. Все необходимые препараты в больнице имеются… А в дальнейшем, после освобождения ожоговых ран от омертвевших тканей, мы будем подготавливать их для пересадки кожи. Когда рана очищается, на нее пересаживают собственную кожу больного.

— И это все?

— Нет, это еще не все. Поймите, заживление ожоговых ран еще не означает полного выздоровления пострадавшего. Нельзя исключать возможность нарушения функций многих важных органов и систем.

— Чем это грозит?

— Я не могу делать сейчас никаких прогнозов. Бывают разные случаи. Может выявиться тугоподвижность суставов, рубцовые деформации, трофические язвы, влекущие за собой ограничение трудоспособности и даже инвалидность… Нет-нет, не пугайтесь так сильно. Я говорю сейчас в общих чертах. Все это отнюдь не обязательно должно случиться. Пока еще трудно прогнозировать ситуацию. Завтра она станет более определенной, и я смогу сказать вам, чего можно ждать в дальнейшем. Но самое главное — ее жизнь почти вне опасности.

— Скажите, доктор, — тихо спросил Павел. — Эти ожоги… Они… Они у нее на лице?

— Нет. На лице нет ожогов. Большая часть поражений на спине, есть незначительные ожоги на правом плече и правом бедре. После пересадки кожи останутся рубцы, но со временем их не будет заметно. В принципе позже можно 1 будет сделать пластическую операцию и все это убрать… Но пока рано еще об этом думать.

— Да, конечно. Спасибо вам, доктор. Скажите, а я могу… Я могу увидеть ее?

— Она сейчас без сознания. Это результат болевого и целевого медикаментозного воздействия. Она не сможет с вами разговаривать…

— Это не важно. Я просто хочу увидеть ее и побыть рядом с ней. Если это возможно…

— Конечно. Ирина, проводи Павла Алексеевича в палату. Только дай ему халат, пусть накинет…

— Спасибо вам, доктор.

Она лежала на больничной кровати. Опутанная, как паутиной, сетью тонких прозрачных шлангов, которые вливали в нее из каких-то баночек — жизнь.

— Рита, — прошептал он и опустился на колени. Спрятал лицо в больничной простыне, окутавшись запахом хлорки, полностью уничтожившим такой родной запах ее кожи. Ее губ, ее волос, которые всегда пахли свежим хлебом.

— Рита…

Он чувствовал ее дыхание — пугающе тяжелое, хрипловатое, больное. Она никак не реагировала на его присутствие. Она была здесь и в то же время где-то далеко, совсем далеко отсюда, Рита теперь как будто смотрела на него с высоты, смотрела отстраненным и равнодушным взглядом. Павел почувствовал этот взгляд, направленный на него из недоступного сознанию мира, и ужаснулся. Ужаснулся оттого, что не увидел в глазах жены ни боли, ни страха расставания. Но самое главное — он не увидел в них желания возвращаться обратно. Он не увидел в них желания жить…

— Ты справишься, Рита, — дрогнувшим голосом произнес он. — Справишься. Ты ведь не оставишь меня, не сможешь оставить меня здесь, одного;.. Как я смогу жить без тебя, Рита? Знаешь ведь, не проживу, не сумею…

За окном шумел ветер. Осколок неба, вырезанный оконной рамой из бесконечности его пространства, был сплошь усыпан звездами, едва различимыми уже на посветлевшем фоне.

— Ты справишься, Рита, — снова повторил Павел. Потому что иначе все как-то глупо, бессмысленно