Москва. 16 августа. День твоей памяти, Андрюша… Древние говорят, что день памяти важнее дня рождения. Иду на кладбище. Издалека уже вижу толпу людей, цветы, клен над могилой, кладбищенский поэт Потоцкий уже в экстазе. Он читает:
Подхожу. Со всеми здороваюсь, с горечью смотрю на памятник – воры ободрали бронзовые решетки, мраморные стелы качаются, как будто причитают после надругательства над ними. И вдруг медленно и осторожно на меня надвигается толпа молодых людей и барышень. Из невидимых мест – сумок, курток, невесть откуда – у них в руках появляется «Андрей Миронов и я».
– Подпишите!
– И мне, пожалуйста!
– И мне! И мне! И мне! – просят они… Кто-то протягивает клочок бумажки: – Извините, мне больше не на чем!
Руки, руки, авторучки, книги, лица и слова: «Спасибо! Спасибо вам за Него, за них за всех… спасибо за книгу!»
Вот почти бежит Маша Миронова, твоя дочь, Андрюша, с розами. Обнимает меня: «Я приехала из Калуги, со съемок, чтобы положить папе цветы».
– Маша, – произношу я, показываю ей книгу и продолжаю, – я написала книгу о папе, прочти, в любом случае позвони, даже если тебе совсем не понравится!
– Конечно, обязательно, Танечка, – улыбаясь, говорит она, и мы прощаемся, как оказалось – навсегда. Но об этом позже.
Проходит неделя, и накатывает «девятый вал» мнений, высказываний, воплей негодования, криков восторга приблизительно такого содержания: «Он бил ее, а любил больше двух своих жен!», «Она его вымазала грязью», «Это не стриптиз – она содрала с себя кожу!», «В царстве лжи написать правду это – подвиг!», «Вы Егорова? Та, которая написала книгу? Я мильон лет не читал ничего подобного… я рыдал, поверьте!», «Скандал! Скандал! Под суд ее! Не избежать суда!», «Таня, так ни Хемингуэй, ни Тургенев не выпускались, как ты!», «Это гимн любви!», «Это памятник Андрею! Мы все умрем, а книга останется!», «Там все вранье, она все врет!», «Там все правда с первой страницы до последней!», «Я была свидетельницей всей их жизни!»…
«Да-а, – думаю я, – внезапность – дезинфекция от тления».
После всех телефонных звонков, бурных сообщений по радио и телевидению «случайно» натыкаюсь на книгу. Открываю наугад – Вл. Ходасевич об Андрее Белом: «Не должно ждать от меня изображения иконописного, хрестоматийного. Такие изображения вредны для истории. Я уверен, что они и безнравственны, потому что только правдивое и целостное изображение замечательного человека способно открыть то лучшее, что в нем было. Истина не может быть низкой потому, что нет ничего выше истины. Пушкинскому „возвышающему обману“ хочется противопоставить нас возвышающую правду: надо учиться чтить и любить замечательного человека со всеми его слабостями и порой даже за самые эти слабости. Такой человек не нуждается в прикрасах. Он от нас требует более трудного: полноты понимания».
Как кстати поддержал меня Ходасевич – «нас возвышающая правда». Телефонный звонок, снимаю трубку: «Танька… это Люда Максакова… я в Ницце… однако, какая же ты… за целый год не обмолвилась, о чем пишешь… я так взволнована… плакала… читала в самолете не отрываясь… вся наша молодость и вся наша жизнь! Поздравляю!»
– Алло, это с телевидения, у нас открывается рубрика «Мир женщины» – передача Валентины Пимановой, нас ваша книга ошеломила. Мы хотим открыть «Мир женщины» вашей передачей…
– Алло, это из «Новой газеты», мы хотим взять у вас интервью… когда вам удобно? Хорошо, в понедельник.
Зачем я согласилась? Какое интервью? Я не умею давать интервью.
– Алло, здравствуйте, это из журнала «Караван историй»… мы хотим сделать о вас материал, поснимать, взять интервью…
Опять интервью! Как же я дам интервью, когда я не умею… Подумаешь, не умею, что там уметь! Мне вопрос, я – ответ. В результате не сплю ночами, готовлю ответы на еще не заданные мне вопросы. А тут жизнь подсказала и другой ход. Встретила случайно известного сценариста, он меня с раздражением спрашивает: «Зачем вы написали эту книгу?» – «А зачем вы пишете свои сценарии?» Так что можно на вопрос очень внятно ответить вопросом.
В метро на меня прицелилась газета «Комсомольская правда» с убийственным заглавием на первой полосе – «Андрей Миронов бил любовницу, но все равно любил ее больше своих жен. Так утверждает в своей скандальной книге актриса Татьяна Егорова».
Открываю газету – одна полоса занята интервью с Екатериной Градовой под названием: «Миронов был тонкий, наивный странник». Конечно, это заказная статья, понимаю я. Дальше следует лживый журналистский трафарет, присосавшийся почти ко всем интервью почти во всех газетах: «Почему вы от всех прячетесь, почему вы не даете интервью?» Несколько слов о тебе, Анд-рюша, а остальное – о любви… Не ее любви к кому-либо, но любви к ней: народа – как к радистке Кэт, любви ее теперешнего мужа и очень много о любви к ней бывшего генсека Леонида Брежнева.
«Она облила его грязью, – высказывается Градова, – а он был тонкий, наивный странник…»
Конечно, для нее ты был наивным – как ловко она тебя провела, и странником тоже она тебя сделала. Помнишь? Осень 1973 года. Сентябрь. День рождения Георгия Менглета в Доме архитекторов в Гранатном переулке. У всех на глазах «милая голубоглазая радистка Кэт» в истерике хлопала по лицу тебя – тонкого, наивного странника. Агрессия и неистовая злоба никак, уже столько лет, не могут преобразиться в смирение у такой религиозной и «верующей» прихожанки церкви. Недаром Мария Владимировна всегда повторяла: «Утреню и обедню прослушают, а после обедни ближнего скушают». И с горечью вспоминала, как после развода в доме Кати появилась собака, которую она назвала Мирон и била ногами.
На другой полосе крупными буквами: «А меня он бил просто наотмашь». Это, конечно, журналистская беспардонная самодеятельность, в моей книге такого текста нет, а то, что мы дрались, – это действительно было и описано. Но у словца – два конца, за какой хочешь, за такой и потянешь. Одно дело – лупить по лицу в бессилии, чтобы оскорбить, отомстить, а другое – драться от избытка молодости, темперамента и любви.
Рядом, на соседней странице, – о моей книге: «Книга Татьяны Егоровой взорвалась среди августовского театрального затишья наподобие маленькой атомной бомбы… Имя Егоровой сегодня считается в театре табу… от знакомства с актрисой открещиваются кто как может. Не отрицают лишь одного – у Татьяны Егоровой был действительно сложный роман с Андреем Мироновым, который длился с 1966 года и до последних минут жизни актера – он умер в Риге у нее на руках».
И на прощание с Катей Градовой хочется вспомнить один эпизод. Уже нет Марии Владимировны. Мы с Машей Мироновой вдвоем под ручку скользим по льду Ваганьковского кладбища. 8 марта. Холодно. Ветер. И опять ее браню за то, что она без платка, может простудиться, снимаю с шеи шарф и закутываю ей голову. Постояли у могилы, подали в церкви записки о упокоении, и Маша предлагает – поедемте ко мне. Я очень настойчиво спрашиваю – а дома кто-нибудь есть, имея в виду ее маму, с которой мне не хотелось бы встречаться. «Нет, Танечка, никого нет, кроме маленького Андрюши и няни». И мы едем. Дверь открывает… Градова. Мы садимся за стол, выпиваем с Машей по 30 граммов водки со свежим огурцом… за них… как всегда делали с Марией Владимировной: «Царствие им небесное!» Катя отказывается и, как из плохого фильма, фальшиво произносит: «Я лучше за них помолюсь». Где-то в других сферах слышится голос режиссера: «Стоп! Переснять! Неправда!»
И тут вдруг начинается правда…
– Танюш, ты понимаешь, какой ужас, – говорит Катя, – вышла книга, заказанная Голубкиной… что она там обо мне наговорила… и о тебе тоже… Ты не читала?
– Нет, не читала.
– Называется «Биография Миронова». Она там меня такой грязью облила… Я хожу и везде эти книги скупаю.
И показала мне на огромные склады книг у стены.
– Это бесполезно, – сказала я, – ты скупишь весь тираж – выйдет другой. – И добавила:
