уже бывший, и взор его невольно затуманился. Он вынул платочек из нагрудного кармана и аккуратно промокнул им уголки глаз. И камень растаял бы, наблюдая за этими трогательными действиями еще вчера гордого в осознании великой своей значимости администратора, можно сказать, властителя бытовых и жилищно-коммунальных дум населения целого города. Вот и у дворничихи легким минорным перезвоном отозвались добрые струны души, и, шмыгнув пару раз носом, она заговорила снова своим прежним, не без приятности, голосом:

— Да вы не шибко-то печалуйтесь, Василий Данилович. Подумать только, энто какой же груз агромадный вы на своих плечах тащили. Помяните мое слово, теперича, когда его сбросили, только настоящая жизнь у вас и начинается. Пенсию вам определят достаточную. Тут не может быть никакого су мления. Детишек вы уже пристроили. Сиди себе на скамеечке да семечки лузгай. (Здесь Василия Даниловича слегка передернуло.) А то, когда вечер теплый, как хорошо в лото поиграть! Да и потом, я вам скажу, у нас в Обрадовске на вашем посту никто своей смертью не помирал. Всех сымали. Бывалыча, страшно вспомнить, все с треском, да каким! А вас-то по-тихому отстранили, разве что но радиво оглашение сделали. Но не обидное, без всяких там разъяснений про ваши художества. Просто коротенько так сказали, что, мол, освобожден от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию по личной просьбе с учетом мнения избирателей…

При этих словах Василий Данилович вдруг почувствовал, что из него будто какой-то пар выходит.

«Неужели прав был Суслопаров?» — с тоской подумал он и судорожно защемил ноздри большим и указательным пальцами левой руки, а ладонью правой плотно зажал рот. Тщетно! Неведомый пар заструился из ушей. Холодея от догадки, что свершается непоправимое, Василий Данилович явственно ощущал, Как его персона претерпевает весьма нежелательные и обидные превращения: тело теряет упругость, обмякает, а голова наливается тяжестью простых неуказующих мыслей.

«Эй, кто там наверху! — мысленно возопил он, задирая голову, — Не дай иссякнуть до конца!»

Но, видно, страстная эта мольба не была услышана: таинственное испарение продолжалось еще с минуту, до тех пор, пока Гамов не почувствовал, что и испаряться-то больше нечему. Лишь в районе селезенки вроде бы застрял крохотный сгусток летучей субстанции.

«И на том спасибо!» — горько вздохнул Василий Данилович и разжал начинающий уже наливаться баклажанной синевой нос.

Нет, проницательный читатель, ты ошибаешься! Автор отнюдь не намерен отдавать дань чертовщине и мистике, без которых не обходится ныне ни один уважающий себя писатель-реалист. Все обстоит гораздо проще. Впрочем, чтобы ты до конца понял суть перемен, испытанных Василием Даниловичем Гамовым при известии о снятии его с высокого поста, мне придется сделать еще одно отступление и хотя бы вкратце ознакомить тебя со взглядами на интересующий нас предмет В. И. Суслопарова, который в тот трагический момент совсем не случайно вспомнился бывшему мэру.

Тезка и один из ближайших сподвижников Гамова, теперь уже тоже бывший начальник районного управления внутренней культуры населения Василий Иванович Суслопаров, слыл в нашем городе большим философом. Это его перу принадлежала нашумевшая в свое время брошюра «Некоторые методологические замечания к вопросу о минимально допустимом количестве граней в гармонически развитой личности», в которой он довольно-таки убедительно доказывал, что оных граней у нормального индивида может наличествовать всего две, конкретно же: неуемная тяга к повышению производительности труда и изначальная потребность скандировать.

В ходе уже упоминавшихся служебных пикников, когда наступала пауза, вызванная необходимостью предаться блаженной истоме после отведывания ухи по-обрадовски, наш мыслитель любил потолковать о вещах возвышенных, эфемерных, не поддающихся грубому осязанию. В частности, мне довелось слышать его рассуждения о том, надо ли общественной мысли биться ключом или достаточно ей просто дерзать, какой импульс лучше — творческий или новый мощный, где кончаются нравственные начала и начинается духовное благосостояние. Но, что, конечно, понятно и извинительно, все свои философствования Суслопаров неизменно сводил к разговору о некоей, открытой лично им администраторской субстанции, которая только одна и отличает начальствующий состав от подчиненных.

— Будучи воинствующим материалистом, — не совсем внятно начинал он, дохрустывая севрюжий хрящик, — я предпочитаю термин «субстанция», хотя для простоты изложения вполне приемлемо и бытовое расхожее понятие «администраторский дух». Так вот, если человек обделен им, ему никогда не занять даже самого маленького руководящего кресла. И ведь народ — шапку перед ним надо снять! — это давно подметил. «Ишь надулся!» — говаривал русский мужичок в эпоху крепостного права о старосте, или бурмистре, или еще каком выдвиженце. Вслушайтесь: на-дул-ся! — Василий многозначительно поднимал указательный палец. — Значит, вдохнул что-то и как бы задержал дыхание. А теперь, товарищи, давайте без ложной скромности посмотрим на самих себя. Все мы люди разные, кого, как говорится, бог наградил умственными способностями, кого — какими другими, случается у иного администратора и вообще никаких свойств и качеств не видно, а тем не менее каждый, согласитесь, чувствует себя приподнятым в глазах окружающих. И приподнимает его этот самый администраторский дух. Так как он придает легкость, то можно предположить, что это какая-то газообразная субстанция, смесь, скажем, гремучего газа с сероводородом, а может, и вообще пока еще неизвестный элемент системы Менделеева. Впрочем, не собираюсь отбивать хлеб у физиков и химиков, ведь наше, философов, поле деятельности — сфера чистого разума…

— Гм, весьма любопытная теория, — улыбался очередной представитель центра. — У нас в столице мыслителей, кажется, хоть отбавляй, и деньги государство им платит немалые, а вот до такого еще никто не додумался. И ведь есть резон в ваших рассуждениях, право же, есть…

— Товарищ Суслопаров у нас вообще горазд на идеологические придумки, — подавал тут реплику Василий Данилович. — Вот вы давеча, Александр Ильич, одобрительно отозвались о нашем почине «Каждому коллективу — надлежащий микроклимат!». Так это тоже идея Василия.

— Да, с микроклиматом у вас действительно занятно получается, — благосклонно кивал головой Александр Ильич. — Но, знаете, эта теорийка насчет администраторского духа очень и очень заманчива. Только вот, уважаемый товарищ философ, — Тут следовала снисходящая, но с оттенком язвительности, улыбка в сторону Суслопарова. — Замыкаться в сфере чистого разума в наше динамичное время непозволительно. В свете последних указаний, теория без практики — это некоторым образом витание в облаках, и нашей философской мысли давно пора спуститься на грешную землю…

— Он спустится, Александр Ильич, обязательно спустится, — стремительно вступал в разговор мэр, видя, что высокий гость вроде бы начинает выражать неудовольствие. Кто его знает, может, в студенческие годы какой-нибудь философ оскорбил его действием или на свой счет принял он, по правде сказать, не совсем корректное высказывание Суслопарова об абсолютном отсутствии у иных администраторов каких бы то ни было способностей, только от греха подальше, справедливо рассуждал Василий Данилович, надо срочно «менять пластинку». И он призывно хлопал в ладоши. — Как там, Никодим Иванович, шашлычок готов у нас?

— Всенепременно! — отзывался лирическим тенорком уже знакомый нам Капустьянц, непременный участник всех неофициальных вылазок на лоно природы.

— Как, еще и шашлычок?! — постанывал высокий гость. Но постанывал как-то расслабленно и обреченно, понимая, что от судьбы, как говорится, не уйдешь и придется претерпеть, дабы не обидеть радушных хозяев.

— Да вы не беспокойтесь, — успокаивал Василий Данилович. — Шашлык товарищ Капустьянц готовит по рецептам своих предков, и получается он вроде той воздушной субстанции, о которой Суслопаров только что вам докладывал. Сам растает во рту, и не заметите. А для удобства пищеварения — компания у нас мужская, стесняться некого — ремешочек лучше расслабить.

— Уж если так, можно рискнуть, — покорно вздыхал посланец центра и расслаблял ремешок, одновременно стараясь расстегнуть и верхнюю брючную пуговку, потому как предчувствовал, что одним шампуром тут не обойтись…

Конечно, шашлык в исполнении Никодима Ивановича Капустьянца заслуживает более подробного описания, как, впрочем, и уха по-обрадовски. Автор даже знает рецепты этих аппетитнейших блюд и посвящен в секреты их приготовления. Однако не затем взялся он за перо, чтобы утереть нос Похлебкину, им движут совсем другие помыслы, определить которые предоставим право въедливым критикам. А сейчас позвольте завершить эпизод, долженствовавший, как, надеюсь, помнит читатель, лишний раз подтвердить,