попадали уже не в сети, а оказывались под ними...

Было невозможно истребить всех до единого созданий, могущих резать проволочные сети, в них мгновенно появились десятки и сотни прорех.

А Туча по-прежнему избегала меня, не обращала никакого внимания, словно не замечала...

Пошли в ход запасные сетчатые щиты, я отводил людей из «утративших целостность защиты» траншей; оставленные ходы заливались напалмом. Что-то тонко визжал Вольфиц; Юрген мрачно ругался, и ругань была едва слышна из-за непрерывного треска пальбы; за первыми волнами летучих следовали орды бегающих, и гранаты летели прямо в раззявленные пасти.

Нет. Неправильно. Так бой не выиграть, мелькнула мысль.

Прочь отсюда! Туча, прочь! Поворачивай назад! Здесь нет ничего, кроме огня. Убирайтесь прочь, откуда пришли! Ищите вашу «матку»! Прочь, прочь, говорю вам!

Никакого эффекта. Впрочем, этого и следовало ожидать.

И тогда пришла новая идея. Пришла из ниоткуда, спокойная и деловая.

Эй, вы! Летающие, ползущие, бегущие! Я здесь! Тот, кто ненавидит вас. Ваш враг, который станет биться с вами до последнего издыхания. Сюда, ко мне, слышите?! И не вздумайте сворачивать в сторону! Сюда, ко мне, я ваш враг!

В свободное пространство у меня над головой ворвалась бестия, быстро шелестя крыльями и беспрестанно выгибая оканчивающийся внушительным жалом хвост, словно у морских скатов планеты Земля. Зависла, словно в раздумье.

– Иди сюда... – сквозь зубы прошипел я по-русски, пристально вглядываясь в чёрные немигающие глаза существа.

Оно слово бы услыхало. Дёрнулось, точно уклоняясь от пули, зигзагом ринулось ко мне; однако я словно бы видел, где она окажется в следующий момент, и, когда мой «штайер» изрыгнул огонь, траектория оперённой стрелы пересеклась с путём твари именно там, где нужно. Полетели мокрые ошмётки, стрелка, проходя через живую плоть, рвёт ее куда сильнее обычной пули за счёт отточенного стабилизатора.

Туча словно бы услыхала мой призыв. И ринулась с утроенной яростью – на меня, на меня одного.

Я насилу успел спрыгнуть, сетчатую крышу задвинули уже другие руки; я глянул – Раздвакряк! И ощеренная бешеная рожа:

– Счас мы им, герр обер-лейтенант!

На задранных стволах заплясали огненные венчики. С шипением выплюнул пламенную струю огнемёт. Над нашими головами закручивалась быстро растущая воронка, втягивая в себя всё больше и больше тварей Тучи, и по ней, этой воронке, били сейчас с наших флангов, давление на которые резко снизилось.

– Руслан! – пробился голос Валленштейна. – Что у вас там происходит?!

– Вызываю Тучу на себя, герр обреет. Пытался ею управлять, но успеха не имел. Смог только притянуть к себе.

– Туча оттягивается с фронта перед другими батальонами. Мёхбау просит срочной поддержки, высылаю танки, – отрывисто бросил Валленштейн. – Держись, Рус!

Оно-то понятно. Я не собирался дать этим тварям так просто растерзать себя – но обрушившийся на нас натиск не имел себе равных.

Туча шла настолько плотно, что померк дневной свет; ни одна выпущенная пуля, ни один заряд не пропадали даром, корчащиеся трупы вполне серьёзно грозили похоронить под собой всю роту; к нам сейчас не пробился бы ни один подносчик, очень скоро ротные запасы боеприпасов покажут дно; в руках моих солдат раскалилось оружие, а Туча даже и не думала ослаблять натиск. Как одержимые, лезли прямо на режущие пулемётные очереди всякие сухопутные крокодилы, словно торопясь к раздаче корма.

Из-за флангов на предельной скорости вырвались танки, на ходу разворачивясь веером, разрывы специальных – вроде зенитных – снарядов косили Тучу (на относительно безопасном от нас расстоянии), и на эту угрозу атакующие твари всё-таки отреагировали. Туча выбросила несколько отдельных хоботов, окутав боевые машины плотной завесой. К бортам и крышам танков техники успели приварить сетчатые экраны, и какое-то время танкистам-пулемётчикам удавалось очищать машины друг друга от навалившейся нечисти, но тварей в Туче было слишком, слишком много...

И всё-таки мы убивали их и не отступали. Сгрудившаяся, сбившаяся вместе орда мешала своим же, и, хотя от наших сеток почти ничего не осталось, мы держались. Пока оставались патроны...

– Руслан, я отвожу ваших соседей. Летуны наконец-то соизволили подняться в воздух, сейчас они отсекут Тучу! – выкрикнул Валленштейн. Я не совсем понял – где, как отсекут?..

– Она вся прёт на вас, поднялась настоящим зонтиком, вы – под самым центром, а края никого не атакуют, если не считать танков! Штурмовики прочистят эти боковины напалмом, как только твои соседи уберутся оттуда!

– У нас на исходе боепитание, герр оберст!

– Транспортёры уже вышли. Давай молиться, что Туча не обратит на них внимания, – отозвался полковник.

Однако Туче кто-то словно бы подсказывал, что надо делать.

Из трёх транспортёров до нас добралось два, одному твари сумели впрыснуть внутрь какую-то гадость, вроде «коктейля Молотова», как упрямо продолжали называть нашу горючую смесь, – из смотровых щелей машины тотчас выплеснулось пламя, а потом боеприпасы взорвались. Нечего и говорить, что из экипажа никто не выжил.

Патронные цинки передавались на руках, от разлитого повсюду горящего напалма ёмкости раскалялись; получив эту помощь, мы стреляли и стреляли.

Воронка Тучи над моей головой становилась всё гуще, всё темнее; рядом азартно палил вверх Раздвакряк, прямо как настоящий молодец-десантник, и даже господин оберштабсвахмистр не нашёл бы сейчас, к чему придраться.

– Держись, Рус, держись, батальоны Рудольфа и Норберта на подходе...

Норберт Шрамм командовал третьим батальоном нашей бригады.

Гюнтер со своим расчётом УРО выпускал в белый свет, как в копеечку, один разрывной снаряд за другим; над головами вспыхивали клубы белого пламени, дождь из чёрных трупов усиливался, однако Тучу остановить не могло уже ничто. Она сохраняла строгий боевой порядок.

Как-то само собой вышло, что к моему НП стали стягиваться «старики». Тех, с кем я начинал ещё в сибирском тренировочном лагере, осталось немного – Джонамани, Сурендра, Мумба-счастливчик, Раздвакряк... Сейчас они, уже отмеченные нашивками и медалями, повели за собой новичков, ещё не обстрелянных рекрутов, щедро влитых в наши ряды командованием. Я заставил себя отвлечься от Тучи и склониться над ПБУ, координируя огонь всех трёх взводов и ротных расчётов УРО. Остальные роты ставили нам «зонтик», вот-вот должны были подтянуться и вступить в дело бездельничавшие на флангах целых два батальона «Танненберга»; не смолкая, ревела бригадная артиллерия, высоченную воронку Тучи рвали в поднебесье начинённые тысячами стрелок снаряды – по идее, такие стрелки не должны пробивать нашу броню, но гладко-то, как известно, только на бумаге...

Собственно, мы нуждались только в боеприпасах. Танки Валленштейну пришлось оттянуть – неповоротливые машины облепляло сплошным живым ковром, предохранительные сетки резались, и внутри танков словно взрывалось что-то. Пехота оказалась более стойкой, чем тяжёлые бронированные мастодонты.

Три раза к нам прорывались подносчики боепитания. Перегревалось и выходило из строя оружие, то тут, то там Туча опрокидывала кого-то из наших, и начиналась игра со смертью, кто быстрее – огнемёт десантника с черепом на рукаве или разъедающая любую броню живая химфабрика Тучи. Мы успевали. Чаще всего...

...Я даже не сразу осознал, что, надрываясь, кричит мне Валленштейн.

– Она кончается! Кончается Туча! Просвет виден! Не бесконечная она! – совсем без свойственного «стержневой нации» хладнокровия орал герр оберст по командному каналу.

И в самом деле. Затянутое живым тёмным занавесом небо внезапно прояснилось, сплошной поток тварей поредел. Нет, Туча не отступала. Она вся, без остатка, бросила себя на наш огонь, и мы... мы выдержали. Выдержали только потому, что Туча нацелилась на мою роту, вернее сказать, на меня одного, и