ужасе на дне, полузасыпанных ребят. Нам ничего не оставалось делать, как вновь бежать вперёд, на врага, пока имперцы не сменили прицел и раскалённая туча не накрыла наш передний край, где залегли штрафники. Ни у кого из них не будет возможности «искупить кровью», потому что даже и крови не прольётся: они все сгорят заживо.

Мельком я заметил и справа и слева рванувшиеся вперёд другие фигуры. Не один я знал, что такое термобарический барраж. Но пополам с этими снарядами на наших позициях рвались и обычные, над годовали лопались шрапнели, засыпая всё вокруг тысячами мелких стрелок, пробивавших насквозь незащищённое человеческое тело. Если кто-то и успевал вскрикнуть, его крик мгновенно тонул в рёве и грохоте небывалой канонады. Мы рухнули, вжимаясь в казавшуюся спасительной землю, и единственной оставшейся мыслью было: «Ну всё, влипли...»

Трижды над головами разрывался шрапнельный снаряд, и трижды нам везло. И, когда очередной термобарический снаряд взорвался прямо в горловине прохода, мы успели убраться достаточно далеко.

Мы лежали и даже не пытались поднять голов. Гром артиллерии чуть стих, снаряды падали теперь в глубине нашей обороны, а мимо нас в стиле классических атак Второй мировой двинулись штурмовые танки и боевые машины пехоты. В небе гудели вертолётные винты, удар будет скорее всего комбинированным, в тыл защитникам кряжа высадят десант, хотя, по-моему, в щелях и окопах и так не могло уцелеть ничего живого.

И верно – когда артогонь стих окончательно, сквозь торжествующий рёв танковых моторов не пробилось ни единого ответного выстрела. Окутанный дымом кряж, казалось, полностью вымер.

Так мы лежали, не зная, какую из небесных сил благодарить за своё спасение, лежали, даже не пытаясь взяться за винтовки. Когда поднялась заря, стала видна бесконечная вереница имперской бронетехники, втискивавшейся, точно черно-блестящая змея, в узкую горловину шоссе. Бывшая ничейная полоса уже никого не интересовала. Враг играючи смял оборону, подавив её небывалым по мощи огнём, и я не мог не восхититься стойкостью интербригад на Шайтане, державшихся против таких вот всё уничтожающих огневых валов. И ведь держались, и отбивали имперские атаки, «Северный» вон не взят до сих пор...

...А потом, когда уже схлынул вал прущей на запад техники с чёрными крестами в белой окантовке, мы заметили высунувшуюся из леса ещё одну колонну. Перед нами лежало широкое, не меньше двух километров, совершенно открытое пространство, поле, ровное, словно тарелка. Я решил переждать; поднёс к глазам чудом уцелевший бинокль и, обомлев, увидал знакомую до слёз эмблему...

А над ней, можно сказать, любимой-родной мёртвой головой, помещалась ещё одна, незнакомая: коронованный змей, вцепившийся в свой собственный хвост. Часть из дивизии «Totenkopf», но что за второй герб? Раньше за полками своих собственных эмблем в новом рейхсвере как-то не водилось.

– Лежать, не шевелиться! – на всякий случай предупредил я ребят, а то Костя уже примеривался, ловя в прицел головной танк. А ну как у мальчишки не выдержат нервы? Офицера в люке он, конечно, уложит, а потом?..

Колонна приближалась; чуть ли не с головой засыпанные землёй, мы лежали в глубокой воронке шагах в пятидесяти от шоссе, на самом краю того, что некогда было лесом.

Имперцы двигались уверенно, если не сказать нагло. Из люков торчали высунувшиеся по пояс фигуры; не все даже потрудились надеть броню. Похоже, моя бывшая дивизия уже никого и ничего не боялась. Решили, что последние защитники полегли у Владисибирска?

...И лишь когда колонна подошла совсем близко, я разглядел выведенную готическим шрифтом полукруглую надпись над щитами с черепом и коронованным змеем: Tannenberg.

...Хотя, собственно говоря, что я удивляюсь? Раз уж сюда не побрезговали перебросить 1-ю мотодивизию, почему «Танненберг» должен оставаться в стороне? Вполне возможно, что имперский Генштаб счёл вероятности солдатских сантиментов пренебрежимо малыми. И, если здесь вся 3-я десантная дивизия «Мёртвая голова», отчего бы не прибыть сюда и до сих пор приписанному к ней, хотя и отдельному полку?

Ну что ж, видать, новокрымчане всё-таки запугали имперцев. В бой пошли настоящие войска, не каратели. Этим, думаю, и объяснялся убийственный огонь...

А «Танненберг» изрядко укрепили. По крайней мере, в моё время танков мы не имели. Были чисто десантной частью, а теперь гляньте на этих красавцев!

За танками тянулась длинная вереница БМД и БМП вперемешку со штурмовой артиллерией и мобильными комплексами УРО.

Я оглянулся на ребят. Перемазанные, в разодранных кое-где штормовках... и, конечно, уже готовые к последнему бою. Но, с другой стороны, «Танненберг» нужен мне. Что ж, мне не привыкать к роли «предателя».

Передовые танки грохотали совсем рядом, когда я медленно выпрямился. Выпрямился с поднятыми руками.

Что-то сдавленно выкрикнула Инга. И я успел пинком ноги вышибить винтовку у Костика, всерьёз решившего выполнить положение приказа о безусловном уничтожении предателей, паникёров и тому подобных личностей.

Нас заметили. Колонна не замедлила ход, но одна из БМП вдруг резко вильнула в сторону (насколько это можно сказать по отношению к тяжёлой гусеничной машине), и по пояс высунувшийся из башенки штабс- ефрейтор откинул тонированное бронестекло шлема.

Микки! Ну, конечно же, Микки Варьялайнен! Дослужившийся до штаб-ефрейтора Микки, уставившийся на меня, словно на привидение. БМД резко встала, и мой недавний подчинённый спрыгнул наземь.

– Господин лей... Руслан... – он явно не знал, как ко мне обратиться. Для всех в «Танненберге» я числился в длительной командировке.

– Всё в порядке, это я, Микки, – ответил я по-имперски. – Где командир? Валленштейн? Мне надо срочно к нему.

– Так точно, герр лейтенант, – финн вытянулся, окончательно решив для себя мою принадлежность. – А кто это с вами?

– Местные ребята. Их надо будет накормить, дать еды и медикаментов на дорогу и отпустить восвояси. Они мне здорово помогли.

Спрыгнувшие следом за Микки трое солдат опустили направленные на Ингу и Костика стволы. Ребята наблюдали за мной совершенно безумными глазами.

– Я знаю, что делаю, – сказал я им по-русски. – Разрядите винтовки. Отдайте патроны.

Костя и Инга повиновались, двигаясь точно во сне.

– Залезайте на броню, – распорядился я. – И не бойтесь. Всё будет в порядке.

Инга послушно полезла на боевую машину, а вот Константин, похоже, потерял голову. Метнулся, как заяц, в сторону и, наверное, попал бы под пулю, не перехвати его Микки.

– Костя! Спокойно! – опять же по-русски выкрикнул я, но мальчишка бился в истерике, пока его не скрутили двое незнакомых мне солдат «Танненберга».

– Отвечаешь мне за них, штаб-ефрейтор, понятно? – как можно внушительнее произнёс я.

– Так точно, господин лейтенант, понятно!

– Теперь дай мне провожатого к Валленштейну.

– Слушаюсь! Эй, Бенда! Останешься с господином лейтенантом. Я сейчас передам по команде...

Бенда остался стоять рядом со мной, а БМД Микки взревела мотором и, набирая ход, стала обгонять колонну по обочине, возвращаясь к своему месту.

...Оберст-лейтенант Иоахим фон Валленштейн редко прибегал к услугам большого штабного броневагона, настоящего трейлера на гусеницах, предпочитая лёгкие джипы. Вот и сейчас, обгоняя казавшуюся нескончаемой колонну техники «Танненберга», его машина промчалась по обочине и лихо затормозила прямо передо мной. Я поспешно вытянулся.

Оберст-лейтенант не изменился, разве что глаза запали от недосыпа и лихорадочно блестели. Он принял мой салют по всей форме.

– Благодарю за отличное выполнение задания, господин лейтенант. И... добро пожаловать домой в «Танненберг». Мы теперь уже не полк, мы теперь настоящая бригада, – он улыбнулся одними губами. – Прошу, садитесь. Нам о многом надо поговорить. Ради такого случая и в этом гробу проехаться можно, –