Я сильно отличался от остальных пассажиров внешним видом. На мне не было ни малинового пиджака, ни драпового пальто до пят, ни норковой шапки. Я был одет, мягко говоря, своеобразно: в выцветший горный комбез цвета хаки и кроссовки на толстой подошве. Впрочем, богатая публика, позволившая себе отметить Рождество на противоположной стороне Земли, воспринимала мой внешний вид как обыкновенное чудачество, которое было позволительно всем и в любом проявлении.

К несчастью, мне выпало сидеть в среднем ряду, где процесс взаимного знакомства и братания проходил наиболее активно. Не успели мы набрать высоту, как ко мне на колени села изрядно подвыпившая девица в норковом манто (в тропики собралась!) и, размахивая над моей головой ополовиненной бутылкой шампанского, предложила выпить с ней на брудершафт. Мы особенно не выделялись, потому как подобным делом было занято полсалона.

– Я хочу быть с тобой, – сказала она мне, стряхивая пепел с тонкой сигареты мне на плечо. – Гоша мне надоел. Он жмот. А как тебя зовут? Кирилл? А я Аня. Можно Анюта. Гоша меня называет Аннушкой. Я разлила масло на его пути. Это он так говорит. И теперь, если у него что-то не ладится, то виновата я… Только давай не теряться, ага? Ты с бабой или один? Сам по себе? Как кот? А усики бы тебе пошли. Маленькие такие усишки…

Я пообещал Аннушке отпустить усы, но она не отстала, попросила вечно улыбающегося тучного мужчину, который сидел рядом со мной и уже несколько часов подряд пытался познакомиться, немного подвинуться, заняла его место (хорошо, что свободных было полно, и мой сосед пересел на другой ряд) и, щедро налив шампанского в стаканчик, так что пена с шипением поползла по ее руке, заставила меня выпить за наше случайное знакомство.

Это было милое юное создание с бледным лицом и ярко-алыми губами; ее светлые волосы были зачесаны назад и скреплены сзади черной бархатной заколкой, на ушах покачивались тяжелые золотые серьги; белая кофточка с глубоким вырезом спереди, надетая поверх бархатного платья цвета изумруда, оголяла ее округлые плечи и шею, оплетенную ожерельем под жемчуг и золотой цепочкой с православным крестиком. Она была мне приятна в сравнении со своим туповатым дружком Гошей, который вскоре подвалил к нам, обнимая рыжую женщину с совершенно безумными глазами, и, покачиваясь, долго стоял над нами, пытаясь что-то сказать. Аннушка, игнорируя его, стала меня обнимать, что-то шептать на ухо, и я уже приготовился к воспитательным мероприятиям на тот случай, если Гоша попытается грубить. Но Гоша лишь с трудом выговорил: «Я тебя больше знать не знаю», а рыжая хлопнула его по груди, сказала: «Правильно!» – и утащила в район туалетов.

Полет, в соответствии с пожеланиями экипажа корабля, был приятным. Почти двое суток, оставляя под крыльями Ирландию, Канаду, Кубу, Венесуэлу, Колумбию и Аргентину, летели мы до Ла-Паса. Я надеялся, что Аннушка быстро отвяжется, но она не покидала кресло рядом со мной, много спала, положив голову мне на плечо, а проснувшись, начинала рассказывать о своих подругах. Мой бывший сосед, занявший место впереди, продолжал клеиться, прислушивался к нашему разговору, к месту и не к месту вставлял фразы и не переставал слащаво улыбаться. Мне очень хотелось послать его подальше, но навязчивая мысль о слежке, об агентах картавого и Валери вынуждала больше помалкивать, слушать нежный голосок Аннушки и, следуя совету Бориса, отыскивать в ее рассказах и поведении то, что удивило бы меня. Но истории о подругах были банальны и скучны.

Когда праздный народ в самолете выпил все, что мог, перезнакомился всеми доступными способами, когда всем уже порядком надоел комфортабельный аэробус и услужливые стюардессы, как, собственно говоря, и сам туризм, мы приземлились в аэропорту Ла-Паса.

Из открывшейся дверцы в салон хлынул поток горячего воздуха, словно из доменной печи. Норковые шубы и манто, как по команде, съехали с дамских плеч, а мужчины стали снимать с себя пиджаки и галстуки. Я не принимал участия в массовом раздевании, потому как был одет вполне по местному сезону. Гидесса, суетясь у выхода, скороговоркой напоминала о вещах, которые не следует забывать, о дисциплине и порядке. Аннушка, которой самолет и Гоша осточертели до предела, взяла меня за рукав и потащила к выходу.

Мы ступили с ней на трап в числе пассажиров из салона первого класса. Аннушка сразу нацепила на нос огромные солнцезащитные очки, отдала мне свое манто, чтобы я нес его, и, расталкивая бизнесменов, полетела по трапу вниз.

Я едва поспевал за ней, не понимая, к чему такая спешка на сорокаградусной жаре. Аннушка объяснила, не вдаваясь в подробности:

– Быстрее получим вещи – успеем выпить по стаканчику чего-нибудь прохладительного.

Я думал о том, как отвязаться от Аннушки и назойливой гидессы, как в вестибюле перед нами неожиданно вырос мой прилипчивый сосед.

– Я еле угнался за вами, – признался он, вытирая красное и влажное лицо. – Холодненькой кока-колы не желаете?

– Не желаем, – ответила Анна. – И вообще, мы хотим остаться вдвоем.

– Господь с вами! – рассмеялся толстяк. – Пойдемте получать вещи, а то потом будет толкучка.

И он исчез в толпе.

Наш багаж только начали выгружать на крутящийся парапет, как я сразу увидел свой рюкзак.

– Ты меня подождешь? – спросила Аннушка.

Я ответил нечто нечленораздельное.

– Слушай, ты прикольный мужик! Рюкзак-то тебе зачем?

– В поход пойду.

– Правда? В джунгли? Слушай, я всю жизнь мечтала пойти в поход по джунглям. Ты меня с собой возьмешь?

– Я бы с радостью, но ты одета не для джунглей. Встретимся перед обратным вылетом.

Она что-то кричала мне в спину, но я уже быстро проталкивался через пестрый люд. Анна пыталась догнать меня, но посреди зала поломала каблук, которым тотчас запустила в меня. Она кинула его метко, каблук треснул меня по затылку, но я все равно не остановился.

Солнце заливало площадь, окруженную пальмами, похожую на остров, по которому медленным потоком двигались автомобили, тесно прижимаясь друг к другу, а рядом, по тротуару, в не меньшей тесноте,