– Тех самых. – Сережа ехидно посмотрел на Нафаню. – Когда ящик с
– Наверное, потому что там тепло, и вода, – предположила Катя.
– Иди лови тараканов, длинный! – мстительно заявил Сережа.
– А я-то тут при чем?
– Потому что Сам сказал: кто упустил, тот пусть и ловит!
– Так это же вы упустили! – возмутился Нафаня.
– А мы уже отписались, что вы! Так что вперед. Кстати, эти тараканы с ладонь, да еще и свистят…
– Обалдеть! – зачарованно протянул Нафаня. – Сидишь ты на толчке, и вдруг оттуда раздается тихий свист…
Тема сортиров и тараканов оказалась объединяющей. Катя сначала обрадовалась, что представители враждующих отделов пришли к взаимопониманию, но когда те зависли на сортирном юморе, Катя решительно сменила тему.
– А что это у тебя, Сережа, в папочке?
– Несу бумагу директору. Ответственное поручение! – гордо заявил Сережа. – Пришло письмо – суперсекретная информация из Таиланда…
У Кати и Нафани глаза вспыхнули одинаковым разбойничьим огнем.
– Что там?!
– Дай посмотреть!
Сережа кинулся к выходу, пытаясь ускользнуть, но Нафаня без труда изловил его в служебном коридоре и ухватил за складки на боках.
– Катька, забирай у него папку!
– Отстаньте! Нельзя! Это только для директора! Отпустите! На помощь! И-и-и!
Это Нафаня его пощекотал.
– Ой, какие мы жирненькие!
Сережа завизжал и выпустил бумаги. Катя ловко подхватила папку и раскрыла.
– Интересно! Тут насчет подлинности дарственного письма от тайского короля, – сказал она, быстро листая бумажки. – Переписка восточного отдела с королевской канцелярией. Вот запрос о подлинности. А вот и ответ из канцелярии на тайском и английском, и перевод…
– Нет! Только не вслух! – отчаянным голосом зашептал Сережа.
– Ну-ка, ну-ка!
– Они подтверждают, что письмо подлинное, – разочарованно вздохнула Катя, покачав головой.
– Дай сюда. Что именно там написано?
– …изваяние «„Гаруда“… является символом дружбы и доверия…» Надо же! Угадали, юго-восточные! Так, а это что тут приложено? Фотография… – У Нафани загорелись глаза. – Катюха, а ну-ка взгляни сюда!
Катя послушно уставилась на черно-белую фотографию, изображающую Гаруду, – крылатое, зубастое, пучеглазое существо. Не имеющее с кельтской статуей ничего общего!
– Письмо настоящее, – проговорил Нафаня. – А статуя другая!
Тут Сережа воспользовался моментом, выхватил у него папку и кинулся прочь, выкрикивая невнятные угрозы. Катя и Нафаня остались в коридоре близ столовки, глядя друг на друга.
– Как это может быть? – изумленно спросила Катя. – И что теперь? Закроют выставку?
Нафаня почесал в затылке.
– Не думаю. Пока Панихидин на работу не выйдет, никто ее не тронет… Ну, дела!
– Значит, – сделала вывод Катя, – будем разбираться сами.
Нетрудно предположить, что рассказ Сережи про обретение свободы и независимости от отцовского кошелька не совсем соответствовал действительности. Точнее, совсем не соответствовал…
А было так…
– Илья Всеволодович! – сообщила по интеркому секретарша. – К вам тут сын просится. Пускать?
Илья Всеволодович рыкнул в динамик что-то невнятное и нажал на отбой. Только сына ему тут и не хватало для полного счастья! До сына ли, когда в опасности нечто более близкое и важное – деньги?!
День у Ильи Всеволодовича не задался с самого утра. Сначала позвонил Горобец и пять минут непонятно за что честил Хвостова по матери. А потом бросил трубку. Это было обидно, непонятно и нехорошо, потому что Горобец был связью очень полезной, и причину его гнева Хвостов (уже забывший о своей последней просьбе насчет Малышевой и ее фирмы) не мог даже предположить.
Потом позвонили из прикормленной адвокатской конторы, которая занималась делом первостепенной важности, не имеющим отношения к риелтерству, зато более прибыльным. А именно – наследством Селгарина.
– Возникли кое-какие непредвиденные обстоятельства. Не беспокойтесь, ничего серьезного, – извиняющимся тоном сообщил юрист. – Похоже, объявились какие-то родственники. Обычное дело…
– Вечно налетят, как саранча на падаль, – прошипел Илья Всеволодович с досадой. – Избавьтесь от них… Покажите им завещание. Там же черным по белому прописано: все получает Малышева и этот швед, как его…
– Завещание оформлено безупречно, – заверил его юрист (этому можно было поверить, потому что он сам его задним числом и оформлял). – Однако один из них утверждает, что он – наследник первой очереди, а остальные настаивают, что находились на иждивении покойного. Однако документов пока не предоставили. Как только возникнет ясность, мы вам перезвоним…
– Родственнички, надо же, – проворчал Илья Всеволодович, кладя трубку. – Чтоб их…
Вопрос с наследством Селгарина был тонким, и решать его следовало очень аккуратно. Главным образом, чтобы не привлечь внимания налоговых и прочих органов. Со стороны тех, кому волей случая досталось наследство, Илья Всеволодович опасности не ждал. Шведские бандиты, которые так напугали его в Стокгольме, – просто тупые громилы, им только кулаками махать. В финансовых операциях они ничего не соображают. Катя Малышева – вообще ноль. За прошедшие три месяца наследством активно, но совершенно бестолково интересовалась только бывшая одноклассница сына Лейла, окрутившая главного громилу Карлссона. От нее удавалось откупаться мелочами. Формально вступление в наследство будет происходить только через полгода. А то и на год можно растянуть. Илья Всеволодович был абсолютно уверен, что за это время все активы Селгаринского концерна прикажут долго жить. Вернее, станут уже не Селгаринскими активами, а Хвостовскими. С недвижимостью – тоже самое. А Малышевой со шведской гопотой останутся только долги и финансовые обязательства. А если господин Ротгар (который, как подозревал Хвостов, рано или поздно непременно объявится) захочет узнать, куда делись селгаринские богатства, то всё можно будет списать на полную никчемность наследников.
Задумано было неплохо. И осуществить тоже вполне реально. Вот только родственники покойного в проект не вписывались. А ну как окажется, что они не такие лохи, как Малышева с Карлссоном. И развалится красивая схема…
Илья Всеволодович выругался от души, затем нажал кнопку селектора и приказал принести себе кофе.
Вслед за секретаршей в дверь попробовал просочиться сын.
– Пап! На два слова!
– Кыш!
Дверь послушно захлопнулась. Илья Всеволодович задумчиво уставился в чашку. На душе было неспокойно. За родственниками мог стоять Ротгар. А это было серьезно.
Если перед Селгариным Илья Всеволодович стелился больше напоказ, в душе относясь к богатому красавчику-гею с понятным презрением настоящего мужика, то Ротгара, этого лощеного аристократа с глазами убийцы, Хвостов боялся панически.
