— Еще как бывает, — заявил баньши. — Подумай, вспомни…

Катя подумала, вспомнила… И решила, что призрак прав. Ей просто повезло. Но признаваться в ошибке не собиралась.

— Я — человек, — сказала она. — У меня есть душа. И душа подсказывает мне, что настоящее, а что — пустое. Так вот: вся так называемая радость, которую дарите вы, эльфы, — не стоит того, что вы у нас отнимаете. Так же, как кайф от наркотика не стоит того, чем за это приходится платить.

— А ты пробовала? — вкрадчиво поинтересовался баньши. — Некоторые наркотики стоят совсем недорого.

— Я не о деньгах говорю! — рассердилась Катя. — Я знаю, что у меня, во мне есть нечто ценное, то, что трудно выразить словами. Единство, чистота… Что-то такое, что всегда со мной, с чем я родилась. Если я это потеряю, то это буду уже не я. Никакой кайф этого не стоит. Я растворюсь, исчезну… Ты не понимаешь!

— Ты ошибаешься. Очень хорошо понимаю, — прошелестел баньши. — Я ведь тоже очень скоро растворюсь и исчезну.

Неожиданно Кате очень захотелось к нему прикоснуться.

— Ничего не получится, — баньши ощутил ее желание. Он всегда угадывал, чего хочет Катя, если желание было достаточно сильным.

— Но можно?

Вместо ответа баньши приблизился к ней. Перетек, как туман. Он по-прежнему выглядел как человек. Очень элегантный мужчина в белоснежном костюме… Сквозь который уже просвечивала гостиничная мебель.

Катины пальцы коснулись его кисти… Она ощутила легкое сопротивление. Это было, словно несильный удар током.

Катя отдернула руку. Баньши отпрянул, мгновенно оказавшись у противоположной стены. Его призрачное лицо внезапно уплотнилось, обрело выражение. Смесь нескольких чувств: испуг, удивление, недоверие.

— Что-то не так? — насторожилась Катя.

Вместо ответа баньши снова приблизился. Сам протянул руку.

Прикосновение — Катя ощутила легкое покалывание (не больно, даже приятно), и рука баньши начала меняться: призрачная кисть уменьшалась, одновременно уплотняясь, теряя прозрачность…

Катя посмотрела на баньши. Призрак глядел на нее восхитительными эльфийскими очами. Его глаза вновь обрели синеву…

В следующую секунду Катю охватил непонятный страх, и она оборвала контакт.

— Да, так будет лучше, — прошелестел баньши. — Ты ведь всего лишь человек, твоей силы хватило бы ненадолго. Но все равно это было прекрасно — вновь ощутить ток жизни.

— Вы пили мою жизнь? — спросила Катя. — Я вам доверяла, а вы…

Впрочем, чему тут удивляться. С чего это она взяла, что этот призрак — ее друг?

Баньши ее не слышал.

— Не знал, что такое возможно. Для баньши и человека…

— Невозможно — что?

— …Я пробовал… Я пытался. А я ведь тогда был сильнее, намного сильнее, чем сейчас. Почему?!

Катя услышала тот плачущий стон, который можно было считать визитной карточкой баньши. И вспомнила, что здесь, в Стокгольме, она ни разу не слышала, как стонет призрак.

— Что происходит? Я хочу знать! — потребовала Катя.

И она узнала.

Оказывается, баньши, в отличие от живого эльфа, был не в состоянии «осчастливить» человека, высосав его жизненную силу. Даже когда был достаточно «плотен», баньши этого не мог. Напугать — да. Заставить страдать — пожалуйста. Вогнать в депрессию — легко. Довести до суицида — никаких проблем. Но — ничего взамен. Ничего, чтоб хотя бы компенсировать «расходы» собственной эмоциональной энергии. Лишаясь настоящего тела (призрачное — не в счет), эльф начисто лишался способности «вампирить жизнь». Только другой эльф, причем исключительно по собственной воле, мог «влить» в баньши силу. Это мог бы проделать с беднягой Селгариным его дружок Ротгар. Мог бы… Ротгар мог бы сделать баньши достаточно сильным, чтобы тот сумел пройти границу Долины Тумана, или (невероятная щедрость) одарить его по-настоящему, так, чтобы Селгарин сумел уйти в Тир-нан-Ог. Это что-то вроде эльфийского рая, насколько поняла Катя.

Возможно, если Катя согласится добровольно отдаться Ротгару, тот, в свою очередь, одарит Селгарина счастливым посмертием.

Впрочем, баньши понимал, что Катино расположение не настолько велико. Но все же…

— Нет! — отрезала Катя.

Баньши не стал спорить. Он этого ждал.

— Этот гад все равно вас надует! — заявила Катя. — Плевать ему на вас, разве не ясно?

Баньши понимал и это. Но он надеялся. Надежда — последнее прибежище бессильных. Существовать ему оставалось не больше трех дней. Потом — всё. Полное исчезновение. Печальный конец для того, кто полагал себя бессмертным.