– Тем не менее, – с заметной издевкой ответил Дзюба, – я обязан отреагировать на заявление гражданки, какие бы симпатии ни испытывал к подозреваемой. Только на принципах справедливости и беспристрастия зиждется правосудие.
– Дзюба, – произнес я. – Дзюба…
Но не смог ничего больше добавить, ибо любая, даже самая жуткая угроза не выразила бы всей полноты моих чувств к милиционеру. Я отключил телефон, замахнулся, чтобы швырнуть его в стену, но передумал. Дзюба арестовал Ирину! Старый приятель, которого я считал если не другом, то хорошим товарищем, по клеветническому доносу посадил Ирину под замок! Да еще хихикает, ерничает, издевается. А что я могу сделать? Да ничего! Он – власть! Он обязан отреагировать, чтобы его правосудие зиждилось на беспристрастии…
Я метался по комнате, как разъяренный лев по клетке. Подобно детскому трансформеру, я сменил маску, осанку и выражение на лице: из убитого горем человека превратился в машину мести. Я знал, что Ирина жива, и огромный камень свалился с моей души. Легкость, которую я почувствовал, кружила мне голову и толкала на дерзость. У меня чесались руки от желания наказать Дзюбу, заставить его сожрать свою пакостную улыбку и отпустить Ирину. Ведь он знает, что она невиновна! Он знает, что Ирина никогда не опустится до уровня выжившей из ума старухи, которая тайно делает пакости своим соседям.
Но что же мне делать? Руками я машу очень энергично, как вентилятор, и даже шторы колышутся. И запас ругательных слов у меня внушительный. Ну, а дальше что? Как надавить на Дзюбу, найти управу на распоясавшегося милиционера? Какому начальнику позвонить, чтобы Дзюбу обматерили как следует, лишили квартальной премии и отправили в отпуск в январе? Все столбы в городе обклеены бумажками с «телефонами доверия». Призывают: граждане, если вам стали известны факты противоправных действий милиции, то звоните нам. Наверное, сегодня все тюрьмы и изоляторы города забиты милиционерами, и там яблоку негде упасть, и колышутся фуражки, и отливают скорбящей бледностью изможденные лица, и каются, каются в своих грехах блюстители, и все бьют себя по рукам, чтобы впредь неповадно было, и только безгрешной Ирине грустно и скучно среди них…
Телефон доверия – это насмешка. Нужен сильный и верный ход. Написать заявление на имя министра внутренних дел? Смешно! В прокуратуру? Ну, это почти то же самое. Мое заявление будут мурыжить несколько месяцев, а потом эта же прокуратура начнет мурыжить меня. Надо обращаться не по инстанции, потому как вся инстанция гнилая, подобно трухлявой лестнице в старом сарае. Не в контролирующий орган. Надо обращаться к кулаку, большому, крепкому кулаку, за которым ни званий, ни регалий, а только сила.
И тут я вспомнил про надвигающиеся выборы и хлопнул себя ладонью по лбу. Есть кулак, и есть выход на него! Как же я раньше об этом не подумал! Несколько раз в неделю я вижу малоприметного человека в нашем спортивном клубе, я вижу, как дружески пожимает ему руку тренер по бодибилдингу Юрка Беспалов. Этот человек низенький, щупленький, он носит очки и мечтает иметь атлетическую фигуру, которой у него никогда не будет. Но этот человек служит пресс-секретарем у мэра нашего города Александра Ильича Ковальского, и те, кто хочет попасть к мэру на прием, сначала идут к пресс-секретарю. И вот тогда щупленький человечек показывает свой крутой норов, свои императорские амбиции. Он единолично решает, кому оказать величайшее благоволение и подпустить к градоначальнику, а кому отказать.
Я скакал по квартире на одной ноге, надевая костюм. Чтобы завязать галстук, подошел к зеркалу и ужаснулся. На меня смотрел измордованный бомж, физиономию которого использовали то ли в качестве тормозных колодок для «КамАЗа», то ли в качестве пробки в паровом котле ТЭЦ. Нужен тональный крем! Где-то он у меня был, небольшой светло-коричневый тюбик – Ирина как-то подарила, именно для тех случаев, когда надо срочно привести в порядок побитый фейс… Я забежал на кухню, снял с полки пластмассовую коробку к красным крестом на крышке. Аптечка у меня не бог весть какая богатая, большую часть ее занимают резинки с дурацким названием «Поручик Ржевский» да таблетки антипохмелина – стандартный джентльменский набор. Здесь же я хранил тюбик с тональным кремом. Думал, никогда не понадобится. Но где же он? Я высыпал содержимое аптечки на стол, перебрал цветные коробочки… Крема не было, хотя я точно помнил, что положил его сюда.
И вдруг меня словно молнией ослепило. Словно боясь испугать надежду, я оглядел кухню, выискивая среди привычных вещей нужные признаки. Кинулся в ванную и там, перед большим зеркалом и раковиной, замер, с трепетом глядя на бледно-коричневый тюбик, который лежал на полочке. Ирина была здесь! Я схватил тюбик, свинтил колпачок. Так и есть! Кремом пользовались, металлическая мембрана на кончике пробита! А кто еще мог проникнуть в мою квартиру да воспользоваться кремом, чтобы замазать следы ожогов, как не Ирина! Голубушка моя, солнышко мое, ты все же приходила сюда, ты искала защиты и поддержки!
Я забежал в гостиную и только теперь стал замечать следы пребывания Ирины. Когда я уходил, телефонный аппарат стоял на подоконнике. Теперь он стоит на журнальном столике. А где мои мокрые и грязные туфли, которые я скинул в прихожей и на которые наступали врачи? Когда я выходил из квартиры, одна туфля, по-моему, лежала у кухонной двери, а вторая – не помню где. А сейчас обе аккуратно стоят в гардеробной, на сушилке, отмытые, блестящие, носок к носочку… Я представил, как Ирина тихо ходит по пустой квартире, подбирает с пола разбросанные вещи, как плачет от тоски и одиночества… Но куда она ушла? Почему не дождалась меня здесь? Я схватился за голову от обвала различных версий и догадок. Здесь, за бронированной дверью, Ирина была бы как в неприступной крепости, и церберам Дзюбы не взять ее, не взорвав дверь динамитом. Зачем же она вышла? Или ее выманил хитростью Дзюба? Ну ничего, я найду на него управу! Мэр должен меня запомнить. Я был у него на приеме в прошлом году, когда вручали награды за достижения в деле укрепления правопорядка. Мне достался музыкальный центр. Вручая подарок, мэр долго тряс мне руку и тихо говорил, что мечтает поменять всю городскую милицию на народных дружинников и частных сыщиков. Милицейские чиновники, сидящие в первых рядах, услышали эти слова. Они хоть и продолжали подобострастно улыбаться, но в их глазах можно было заметить злобу и ненависть к мэру.
Опять я мчался на берег моря, показывая водителю такси объездные «нычки». Если на схеме города нарисовать маршрут моих передвижений за последние дни, то получится что-то похожее на кардиограмму: от берега в город, и снова к морю, и снова в город… Да не угаснет ритм моей жизни!
Администратор клуба – высокая черноволосая девушка, с мелким, вытянутым вперед личиком, что делало ее похожей на удивленного мышонка, – готовила в миксере белковый коктейль. При появлении посетителей она всегда округляла фиолетовые губки, чтобы придать голосу интонацию чарующей наивности. Ради меня она расстаралась особенно.
– Привет! – сказала она, когда я зашел в клуб, и это слово прозвучало как «прувэт». – Протеин будешь?
Я взял бокал с серой пенистой массой, залпом выпил его.
– Беспалов здесь? – спросил я, но не стал дожидаться ответа, поставил бокал на стойку и заглянул в спортзал.
