помечая ориентиры и по возможности держась поближе к дереву с ходом. Лишний раз определился по сторонам света и пошёл считать шаги.

Первый круг — ничего особенного. Лес как лес. Даже птицы есть.

Второй круг, раза в два шире. То же самое. Наткнулся на богатый ягодник.

Третий круг. Увидел дорогу.

Узкая, мало отличавшаяся от тропы, она петляла между лесными исполинами, кое-где проходя даже под сросшимися стволами. Твердислав плюхнулся на живот у обочины и, не жалея глаз, принялся изучать следы.

По дороге ездили на повозках — правда, на узких и с небольшими колёсами. Отпечатались и копыта — тоже маленькие, под стать остальному. А вот и отпечаток сапога! Нормальный сапог, обладатель, наверное, не уступит в росте Твердиславу. Есть и следы поменьше. Вели они все в одну сторону — на юг.

Что ж, на юг так на юг. Все туда, и мы тоже.

Разумеется, по дороге юноша не пошёл. Крался вдоль, не теряя извивистой ленты из виду.

Идти пришлось долго. Сперва Твердислав ещё пытался убедить себя — мол, водят меня здешние хозяева за нос, дурят голову. Но потом решил, что вряд ли — уж слишком нужно было для этого исхитриться. Несложно застлать глаза и заставить кружить по чаще — но только не опытного в лесном деле человека. А уж когда есть дорога, по которой уже не одно поприще отмахал, — как? Если уж Умники способны так глаза отвести — то в этом случае он, Твердислав, не знает способа с ними справиться. Не знает, и всё тут.

Мало-помалу лес стал редеть — а солнце опускаться к горизонту. Похожие, на копьерост деревья уступили место более тонким, не столь высоким, с причудливой корой цвета спелого колоса, пронизанной алыми прожилками. Железа в земле тут много, что ли — а иначе откуда красный цвет?

Вот и кусты пошли. Высокие, в два человеческих роста, листья вытянутые, острые, низ — мягкий, серебристый. Пичужъе царство. Тропа, словно бы кособрюхами протоптанная, — низкий тоннель в сплошной стене зарослей. Согнувшись в три погибели, Твердислав пробирался вперёд. Вокруг становилось всё светлее; и вот наконец заросли кончились .

Он лёг. На открытое место сейчас сунется только глупец.

Впереди был холм. В отдалении блеснула речная гладь. Склоны густо поросли лесом, но не простым — деревья тут казались втрое выше и толще, чем в остальном лесу. А в кронах — какие-то легкомысленные шалашики, сплетённые из живых ветвей и раскрашенные во все цвета радуги, словно специально выставленные на всеобщее обозрение.

Дорога покидала лесные теснины, вела между засеянных незнакомыми злаками полей прямо к древесному городу.

Что ж, ничего удивительного. Судя по рассказам, именно так жили в зачарованных своих рощах эльфы. Жаль, что сейчас не ночь — болтали, что в сумерках всё в таких лесах светится несказанной, волшебной красоты светом, переливающимся и мигающим в такт волшебной музыке Дивного народа.

Правда, единственная встреча Твердислава с эльфами получилась совсем иной, но…

Что станешь делать дальше, вождь Твердислав? Вечер близок. Не пора ли возвращаться назад, к его высокопревосходительству Исайе, в мир беспощадной войны? Или взять да и остаться здесь… переждать до утра? По делу если, задерживаться тут не стоило — обитателей не видно, кто знает, чем всё это обернётся, тем более если считать весь тот лес одним сплошным мороком?

Солнце опускалось. Зазвенели комары. В окошечках шалашей вспыхнули слабые, но отчего-то кажущиеся донельзя уютными огоньки. Потянуло чем-то жареным, и Твердислав невольно проглотил слюну.

Ай, пропади всё пропадом! Раз уж попал сюда, глупо отступать. Кто знает, останется ли открытым этот путь и назавтра? А Исайя не пропадёт. Ничего с ним не сделается.

Твердислав устроился поудобнее и стал ждать темноты.

Его высокопревосходительство верховный координатор господин Исайя Гинзбург был один. Руки праздно покоились на полированной поверхности стола; глаза словно бы и не замечали неистового мельтешения разноцветных огоньков на старомодном пульте связи.

Идущий по Следу подобрался совсем близко. Пижон и щеголь, он не мог обойтись без дорогого парфюма, и сейчас координатору казалось, что он различает едва заметный аромат.

Исайя многого не понимал в этом мире. Не понимал, как появился здесь Идущий и почему обрёл столь необоримую власть. Разумеется, они ни разу не встречались лицом к лицу, однако Исайя не сомневался — его визави присутствует тут не астрально, а вполне телесно.

Пальцы Исайи наконец ожили. Выдвинули секретный ящичек стола. На свет появилась карманного формата книжечка в зелёной клеёнчатой обложке, напечатанная на папиросной бумаге мелким, едва различимым шрифтом. Одна за другой шли строчки:

От Владимира святое благовествование.

От Иоанна святое благовествование.

От Исайи святое блатовествование.

От Екклесиаста святое благовествование.

Он усмехнулся, быстро пролистывая страницы. “От Исайи святое благовествование…”

“Спаситель же сказал им — всё это лишь по неверию вашему, о малодушные! Ибо истинно говорю я вам — кто имеет веру с горчичное зерно и скажет горе дальней — перейди ко мне и стань рядом, повинуется она; и ничего не будет для вас невозможного.

И ещё говорю вам — явятся многие, хулящие Меня и Моё имя; не отверзайте слух свой, закройте глаза свои, бегите от них, ибо они есть посланцы Прельстителя. Но, веру имея, поразите вы их оружием духовным, ибо жажда борьбы уже есть Вера в Меня; и истинно говорю я вам, нанесши поражение служителям Прельщающего, уже тем самым спасётся, а многие, фимиам воскуривавшие и многие жертвы жертвовавшие говоря — вот, сделаю доброе дело и спасусь — спасены не будут…”

Бедный, бедный древний философ — ему так хотелось сделать жестокий мир вокруг хоть чуть-чуточку лучше…

“Пилат же, не видя в словах и речах Его преступления, хотел уже отпустить Его. Но фарисеи и саддукеи подступили нему с такими речами: — вот, милуешь ты его, а назавтра он опять поднимет смуту в Иерусалиме,. а виновен будешь ты, ибо, отпустив одного сегодня, придётся тебе убить сто безвинных завтра. И Пилат, смущённый этими словами, вновь спросил Спасителя: — обещаешь ли ты поутру же уйти из города?

И обещаешь ли ты мне не чинить бесчинств во вверенном мне городе?

Спаситель же ничего не говорил. И, возрадовавшись, закричали фарисеи и саддукеи: — видишь, видишь, о наместник, он не хочет отвечать тебе!..”

“И когда похоронили они тело Спасителя, и завалили пещеру камнем, то пролился вокруг свет как бы золотистый, и услыхали они голос, вещавший с неба, но каждый слышал только к нему обращённые слова. Я же скажу, как передал мне их ученик Его именем Ездра: “Запечатайте грот и ступайте на все четыре стороны, и рассказывайте всем о жизни, смерти и слове Спасителя, и там, где сильнее всего будут гнать и угнетать вас, бросать каменьями и предавать смерти, — там остановитесь и возведите скрипу…”.

Исайя вздохнул и отложил книгу. Он знал её наизусть и тем не менее перечитывал всякий раз, как выдавалась тяжёлая минута. Вот и сейчас, когда шаги Идущего по Следу раздались совсем близко.

Теперь всё зависело от Твердислава. От него одного. Ну и ещё в какой-то степени от Джейаны Неистовой, наделённой поистине вселенской верой, что металась сейчас по опалённой Планете Сказок…

“Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда текут, реки возвращаются, чтобы течь опять”.

Всё точно. Но дальше…

“Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, говорю вам — почти всё из них есть суета и томление духа!

Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать.

Однако если творишь ты всё по данному нам Закону, если умножаешь ты Веру делом своим, и жизнью своей, и именем, — не будут дела твои ни суетой, ни томлением духа.