— Какой же ты недоверчивый, — Аэ покачала головой. — Подумай сам — желай я твоей смерти, убила бы в единый миг. Как этих несчастных изгашей.

— Вот как? — он постарался улыбнуться как можно шире. — А вот мне кажется… не по зубам я тебе Вокруг нас-то ведь морок! Морок, и ничего больше!

— Никакой не морок! — обиделась девчонка. — Не будь ты таким Фомой неверующим, шли бы мы с тобой… день за днём, месяц за месяцем… и ни конца ни края. Леса, горы, равнины… Болота, пустыни, тундры… Моря, океаны…

Похоже, она решила перечислить всю географию, подумал Твердислав.

— Моря, океаны… — передразнил он вслух. — Да ведь если морок, так и будешь по кругу ходить, а покажется — поприщ немерено отмахал! А ежели морок ещё и с умом навести — так и вовсе не отличишь!

— Так если не отличишь — зачем же искать различия? — негромко и неожиданно серьёзно спросила Аэ. — Для чего? Этот мир — мой. У тебя тоже может быть свой мир. Когда станешь одним из нас!

“Заманивает”, — подумал парень. Отчего-то вдруг стало холодно, тоскливо и скучно. Так вот она здесь зачем… Нужен я им, оттого и старается…

Он опустил голову. Великий Дух, почему ж так горько-то?!

Аэ молчала. Сидела, болтая ножкой, и разглядывала идеальной формы розоватые ногти.

— Думаешь, я тебя вербовать стану? — ровным голосом спросила она. Так обращаются непосредственно перед тем, как влепить пощёчину. — Ошибаешься, мой дорогой. Ты сам придёшь к нам, понимаешь? Сам. Прошлый раз мне уговорить тебя не удалось… но, может, теперь получится?

Огр вздохнул и пошевелился под сидевшей на нём Аэ. Покряхтел — мол, сколько же можно?

— Уговорить делать что? — спросил Твердислав.

— Скорее не делать, — девчонка откинулась назад, обеими руками опершись о спину Кхарга. — Трудно даже сказать, что именно. Уговорить быть самим собой, наверное. Да, и ничего более. Стремиться к исполнению своих желаний, именно своих, а не внушённых тебе кем-то. А для того, чтобы разобраться в себе, нужны покой, тишина… и одиночество, — она лукаво стрельнула глазками. — Лучше всего, конечно, одиночество вдвоём. И тебе всё станет ясно — чего ты хочешь, а чего не хочешь, это тоже важно. Пока же ты исполняешь приказ, а это плохо.

— Почему?

— Потому что тебе приказывают люди, поражённые страхом. Страх застил им глаза, они ничего не видят и не понимают. Они безумны, они готовы перебить всех нас, чтобы только обеспечить себе спокойную старость. Они так хотели, чтобы мы выросли такими же, как они! Разведчиками, учёными, пилотами, фермерами… — Аэ скорчила гримаску. — А мы не хотели! Мы хотели быть свободными… и мы стали — Она обвела вокруг себя руками, точно предлагая восхититься миром окрест — её миром.

Наступало самое время для вопросов типа “а как вы это делаете?”, и, наверное. Аэ ждала чего-то подобного, но Твердислав молчал. Молчал, поглядывал искоса, словно все эти чудеса уже успели ему давным-давно надоесть.

Потом пожал плечами, словно решившись на что-то, и повернулся к ней.

— Слушай, а поесть здесь дают? Или нет?

— Поесть? — удивлённо и, похоже, разочарованно протянула Аэ. — Ну-у… да, конечно…

Она взмахнула рукой. Только взмахнула, и ничего больше, однако уже миг спустя к ним со всех сторон бросились невелички.

— Их собственная еда тебе едва ли придётся по вкусу, — усмехнулась девчонка. — Но они всегда держат кое-что для гостей… или же для меня.

“А ты-то кто здесь?” — так и напрашивался вопрос. Однако Твердислав вновь отмолчался. Всё это было сейчас неважно. Глаза, странные глаза цвета расплавленного золота — что в них? Искренний интерес, тяга, симпатия — или холодный расчёт врага, решившего обвести дурачка-пленника вокруг пальца и превратить в покорного раба?

Твердислав полностью отдался воле нёсшего его потока. Не надо ни сопротивляться, ни пытаться вырваться. Всё произойдёт само собой. Нужно лишь дождаться правильного момента. Поддаваясь, побеждай — говорил Учитель, наставляя Старший Десяток Твердиславичей в тонкостях рукопашного боя. Сейчас вождь намеревался использовать этот принцип в полной мере. Ничто так не раскрывает врага, как интересы. Пусть его ведут, а он посмотрит, чем окончится эта дорога.

Он молчал. Молчал, истребляя принесённую коротышками снедь, не чувствуя даже вкуса; молчал и смотрел на огонь. Полная внутренняя тишина. Пусть этот мир сам скажет, что он хочет от случайного гостя.

— Так и будешь здесь сидеть? — осведомилась Аэ. Огр, на чьей спине удобно устроилась девушка, алчно дёргал мясистым носом, улавливая запахи пищи, сопел и фыркал, но хозяйка не обращала на это ровным счётом никакого внимания.

— По крайней мере пока не рассветёт, — пожал плечами юноша.

— А потом? — настаивала Аэ. — Что потом?

Так, потихоньку начинают раскрывать свой интерес. Ясно, что зачем-то он очень нужен Умникам; и они готовы буквально на всё, лишь бы заполучить его, Твердислава. Зачем?

— Скажи, что вам от меня надо. Без этого — никаких разговоров. — Он поднялся, кланяясь невидимым хозяевам и благодаря за угощение.

— Что нам от тебя надо? Да ровным счётом ничего, — пожала плечами Аэ.

— Так не бывает, прости. — Спрятав меч, Твердислав шагнул прочь от костра, в темноту. — Тебе — и тем, кто послал тебя, — очень нужно, чтобы я что-то сделал — или не сделал, не важно. И ради этого вы ведёте со мной разговоры, делаете какие-то намёки… Надоело! — он рубанул ладонью. — Говори прямо, что вы хотите. Нет — я пойду. Мне ещё возвращаться далеко.

Аэ закусила губу. Опустила голову, словно стыдясь. Водя пальчиком по краю железного наплечника своего огра, тихонько проговорила:

— А если я скажу, что ты никому из наших не нужен? Что ты нужен только мне, потому что мне приятно с тобой видеться и говорить? Ты поверишь в это?

Гибко соскользнула со спины Кхарга, оказалась рядом, положила пальцы на локоть. Заглянула в глаза — зовуще, маняще…

Ох, дурман её тела! Изгиб мягких губ: влажное мерцание зрачков; касание пушистых волос… Мутная волна желания поднималась в чреслах, разливаясь по обмякшему телу.

“Бойся женской магии, бойся её любовных чар”, — говорил рассудок. “Да пошло бы оно всё подальше! — вопила жадная, изголодавшаяся плоть. — Хочу, хочу сейчас, не упускай момент, дурак!”

Твердислав осторожно отодвинулся. Аэ вдруг закусила губу, резким движением прижалась, обхватывая за шею, — и запрокинула голову, подставляя губы и закрывая глаза…

Как он сумел устоять, не поддаться, не сдаться? Наверное, успел вспомнить, что она — из Умников, что они — враги, злейшие, смертельные, вечные; что именно для битвы с ними его послал сюда Всеотец; Твердислав вспомнил всё это — и, несмотря на кровавое колотьё в висках и в глазах, грубо оттолкнул гибкое тёплое тело, словно в объятиях его оказалась облачённая в чёрные лохмотья Ведунья.

— Ты что? — вскрикнула Аэ. Губы её задрожали, из громадных глаз выкатились первые слезы. — Почему?!

— Не хочу, — глухо пробурчал Твердислав, пятясь задом. — Не хочу… и не могу. Другая у меня есть, понятно?

— Как это мило, — розовые губки жалко и неловко скривились в неудачной попытке усмехнуться поглумливее, — встретить в наши дни такую потрясающе неколебимую верность! Чёрт возьми, теперь тебя следует соблазнить хотя бы из принципа!

Но облик её плохо вязался с надменными насмешками. Дрожь губ, набухающие слезами глаза, судорожно сцепленные пальцы, побелевшие костяшки… Подалась вперёд, непохоже, чтобы врала… Или всё это тоже игра? Тонкая и коварная — от мастеров создавать такие мороки можно ждать всего.

— Как же вас испортили! — вскрикнула Аэ; лицо ее исказилось от боли. — Испортили, испортили, так что вы теперь ни во что не верите, ни во что не можете верить, ни во что не умеете верить! Ничего не хотите, ничему не радуетесь, слепцы! Ах, да что я с тобой говорю!