— Ну, наконец-то! — радостно сказал Агеев, вскакивая с кровати. — Дождались! А то я уже бездельем маюсь, все наладил, сам знаешь, доложил о готовности станций… Набиль даст машину?

— Ага, до самого Каира, — ответил Полещук, запихивая в портфель грязный комплект полевой формы, белье и носки. — Вот накопилось-то нестиранного! Живем как свиньи… Повезло нам, товарищ капитан, с транспортом — Набиль кого-то из офицеров отправляет в Каир по делу, кажется, Аделя. Очень кстати. — Он защелкнул портфель. — Я готов! Бедному собраться — только подпоясаться.

— Сколько дней дали на отдых? — спросил Агеев, разглаживая на койке одеяло.

— А то вы не знаете? Как обычно, два дня, — ответил Полещук. — Точнее, полтора. Ну, побыстрее, Юрий Федорович! Время работает против нас! Я пошел. Догоняйте! Машина у КП роты…

У ротного газика курил лейтенант Адель, нетерпеливо поглядывая в сторону идущих по дороге Агеева и Полещука.

Адель — высокий молодой человек с крупными чертами смуглого чисто выбритого лица, внушительным носом, не казавшимся, однако, большим, закончил инженерный факультет Каирского университета и, попав в армию, довольно быстро освоился с царящими в ней порядками, а свою природную скромность пытался скрыть нарочитой грубоватостью особенно при общении с рядовыми бойцами.

— Ялла, щаггиль мухаррик![106] — сказал он водителю, забираясь в машину.

— Долго собирались, Искяндер! — с недовольством в голосе произнес Адель. — Ялла бина, вахш! — повернул он к водителю. — Поехали!

По пути разговорились. О радарах, самолетах-разведчиках «Вотур», несколько раз появлявшихся над позициями, несговорчивых алжирцах, отказывавшихся прикрывать роту, оказавшуюся сиротой на стыке двух полевых армий, второй и третьей, ни одна из которых не испытывала желания защитить в случае чего чужое для них подразделение ПВО. Вспомнили солдатика-бедолагу, подорвавшегося ночью на минном поле за колючкой — чего его туда занесло? Затем разговор плавно перешел на Каир, развлечения, египетских певиц, русскую водку и ее положительном влиянии на самочувствие людей в холодном русском климате.

Полещук машинально переводил, поглядывая на пустынный пейзаж за окном, а мысленно уже был с Тэтой, ну и с приятелями, конечно, — очень хотелось выпить в дружеской компании, а совместить одно с другим — нереально — вот проблема, черт побери! О красивой гречанке он вспоминал очень часто, иногда она приходила к нему во снах и, просыпаясь, Полещук мучительно пытался восстановить в памяти увиденное: милые плачущие глаза Тэты, ее прекрасное обнаженное тело, такое родное и желанное… Никакая она не разведчица, успокаивал он себя, подумаешь, предложила полететь в Грецию. Импульсивное женское желание быть рядом с любимым человеком! А люблю ли я ее? А она? Или все это — сиюминутная страсть? Ладно я, размышлял Полещук, живу в чужой мусульманской стране, где из доступных для общения девушек — одни шармуты, от пяти фунтов и выше… Но она-то — красивая гречанка, европейка, за которой мужики явно ходят табунами…

— Саша, ты чего задумался? — спросил Агеев, вернув Полещука в египетскую пустыню. — Как бы соколы израильские нас не долбанули по дороге! Помнишь «Скайхоки» возле Суэца?

— Да не должны, — ответил Полещук, глядя через окно газика вверх, на небо. — Последнее время чего-то поутихли, замышляют, наверное, какую-нибудь очередную пакость.

Впереди появились зеленые сады Исмаилии. Маленькие одноэтажные домишки пригорода утопали в зарослях бананов и акаций, высоченные пальмы лениво покачивали своими широкими разлапистыми кронами, среди которых желтели гроздья фиников, в отдалении виднелись знаменитые манговые сады. Устремившись полумесяцем к небу, белел высокий минарет мечети.

— Адель, давай по зеленой дороге поедем, — сказал Полещук, положив руку на плечо лейтенанта. — Так надоела пустыня!

— А мы так и едем, — обернулся Адель. — Ты, Искяндер, наверное, пустыню настоящую не видел? — сказал он и засмеялся. — Это разве пустыня? — ткнул он пальцем в открытое окно газика. — Поедем, поедем, нет проблем! Вот сейчас свернем налево и вдоль искусственного канала до самого Каира… К обеду будем дома, инша Алла!

Тенистая дорога рядом с грязно-серой лентой пресноводного канала радовала взор. Глядя на акации, пальмы и цветущие тамариски, осликов, семенящих с тележками, наполненными овощами, феллахов, копошившихся вдалеке справа, остроконечные глинобитные башни голубятен, возвышающиеся над лачугами, Полещуку казалось, что он попал в другой мир, тихий и спокойный, в котором нет даже намека на войну. Полещук посмотрел на Агеева. Тот дремал.

Надо будет Сафвату позвонить, подумал Полещук, как он там? Наверное, уже дома? И виски хлещет, заливая трагедию с потерей батальона… Озеров, вспомнил Полещук, надо их состыковать, обещал же… А может, не стоит? Нет, такой вариант не пройдет, эти ребята достанут… Ладно, попробую, тем более Сафват согласился пойти на контакт с нашей разведкой. Времени только мало, подумал Полещук, на все про все — несчастных полтора дня! И он немного расстроился.

Через час показались пригороды Каира, газик свернул налево, на улицу Порт-Саид, и по объездной дороге помчался в направлении Гелиополиса. Вскоре за окном замелькали белые корпуса университета Айн-Шамс; Полещук посмотрел на часы: Адель был прав, время близилось к обеду…

— Нет, нет, Юрий Федорович, я — к себе, — отмахнулся Полещук от приглашения Агеева пообедать домашним борщом. — Душ приму, потом надо в офис главного заскочить за письмами. Перекушу где-нибудь по дороге, дел много…

— А то давай, по сто грамм выпьем под борщок! — уговаривал Агеев. — Моя Маруся такой борщ готовит — пальчики оближешь!

— В другой раз, Юрий Федорович! — сказал Полещук. — Может, завтра. — И, размахивая портфелем, помчался к лифту.

В квартире никого не было. Полещук стащил с себя пропотевшую овероль и кинул ее в угол. Туда же швырнул грязную форму и белье из портфеля, снял майку и трусы и голышом прошел в душевую. Завтра утром ему вручат пакет со всем этим, но выстиранным и отглаженным Настроение заметно улучшилось — впереди почти два дня отдыха в столице. Стоя под струйками воды, Полещук размышлял, куда рвануть сначала, а куда потом. Перекушу куфтой внизу с бутылочкой «Стеллы», подумал он, затем надо будет позвонить Сафвату. Или Тэте? Ладно, обдумаю за пивом, решил Полещук и потянулся за полотенцем. Вытираясь, стал рассматривать себя в зеркале. На него смотрел кучерявый молодой человек со смуглым небритым лицом и густыми черными усами. Ну и рожа, подумал Полещук и стал искать бритвенный станок…

Натягивая джинсы, он услышал стук в дверь и пошел открывать. На пороге с сигаретой во рту стоял Сережа Лякин.

— Здорово, Щука! — радостно сказал он. — Давненько тебя не было, заждался. Думал, не случилось ли что-нибудь…

Друзья обнялись. Лякин уселся в потертое кресло, кинул на журнальный столик пачку «Клеопатры». Полещук устроился рядом и закурил.

— Ну, рассказывай! — сказал Лякин. — Как там твой Фаид? Бомбили?

— В Фаиде пока все нормально, — ответил Полещук. — Налетов не было. Да мы и радары еще не включили… А ты как?

— А че, я? — усмехнулся Лякин в свои пшеничные усы. — Порядок в танковых войсках! Чуток потрепали жидовичи, но броня крепка! Выпить есть?

— Откуда, Серега? Я только что приехал.

— Может, по пиву, Сань? — спросил Лякин и потянулся за сигаретами. — Жарко сегодня. А?

— Давай! Только недолго, дел куча. Кстати, как у тебя с деньгами? Я еще не успел получить.

— На «Стеллу» и спиртягу из аптеки хватит, — сказал Лякин и похлопал рукой по карману. — Пошли!

На торговом пятачке через дорогу от многоэтажек ничего не изменилось. В лавках, заполненных всякой всячиной, крутились, выбирая товар, местные арабы вперемежку с нашими женщинами, женами специалистов. Торговцы-египтяне на ломаном русском языке наперебой расхваливали товар, раздевая