Вот почему быка никогда не выводят на арену дважды – во второй раз он уже превращается в убийцу.
– Поэтому с тобой и произошло несчастье?
Мигель кивнул.
– Сперва я ожесточился, но потом понял. Самое страшное, что может произойти с мужчиной, – это если ему наставят рога. Но лишить меня ноги оказалось для Велосо местью еще недостаточной.
– И что же он сделал?
– Когда я вернулся в Лиссабон, он пригласил меня к себе домой отобедать с ним и с его женою. И я, как идиот, туда отправился.
– Но зачем?
– Патриция, я сам задавал себе этот вопрос несчетное количество раз. – Голос его сорвался, и ему пришлось прочистить горло. Глядя прямо перед собой на дорогу, он, казалось, видел, как заново разыгрывается трагедия, происшедшая в доме у Велосо. – За обеденным столом, кроме нас троих, больше никого не было. Глядя на Исабель, я не испытывал никаких чувств. И думал только о том, как ужасно пришлось мне расплатиться за эту связь.
Машина доехала до Учебного центра верховой езды семейства Кардига, и Мигель заглушил мотор. Но ни он, ни Патриция не спешили выйти из машины.
Монотонным голосом, по-прежнему не глядя в ее сторону, он продолжил свой рассказ:
– И в доме тоже никого не было. Всех отослали работать в поле. После обеда Луис настоял на том, чтобы я посмотрел на его замечательного быка. И всячески подбивал на то, чтобы я попробовал с ним поиграть. Я был пьян – и клюнул на эту удочку, но заметил на шее у быка шрамы – и это меня отрезвило. Значит, это был еще один плохой бык. – Голос Мигеля налился яростью. – Он превратил меня в калеку, но этого ему было мало, теперь он решил завершить то, что успешно начал… Я был вынужден убить его.
Патриция судорожно сглотнула слюну.
– Я никогда никому об этом не рассказывал – даже Эмилио ничего не знает.
– Так почему же ты рассказываешь об этом мне? – прошептала она.
В первый раз за все время, прошедшее с начала его исповеди, он посмотрел на нее.
– Мне необходимо было рассказать тебе об этом до того, как я смогу сказать, что люблю тебя.
Резким движением он открыл дверцу и вышел из машины, не обращая внимания на потоки дождя. Патриция, не произнеся ни слова, выбралась во двор следом за ним. Он убил человека… Она была поражена тем, что не испытывает ни ужаса, ни обиды. Но ведь в конце концов разве не точно так же поступила она сама с Дж. Л. Ее слова убили его.
К тому времени, как они добрались до дома, оба уже промокли до нитки.
– Мне жаль, Патриция… попытайся заснуть.
Она взяла его за руку и привлекла к себе. Потом поглядела ему прямо в глаза.
– Я люблю тебя, Мигель. И ничто не может этому помешать.
Он обхватил ее влажное от дождя лицо обеими ладонями и покрыл его поцелуями. Затем притянул ее к себе – резко, чуть ли не грубо, – его поцелуи стали более страстными, более взыскующими…
Уже у самой постели они внезапно остановились. С одного края на другой на ней разлегся Таксомотор, а Феба, свернувшись калачиком, лежала между двумя подушками.
Этой ночью они занялись любовью прямо на полу.
Мигель испытывал облегчение – в конце концов он признался в содеянном преступлении. Невысказанное, оно мучило его сильнее. И он был благодарен Патриции за то, что она больше никогда не вернулась к этому вопросу, не стала досаждать ему расспросами. Она знала о нем самое худшее – и тем не менее любила его.
Он пребывал в превосходном настроении, ничто его больше не угнетало. Когда он пустил коня медленным галопом по арене, подъехал Эмилио. Уже издалека Мигель заметил, что лицо его друга сплошь исполосовано царапинами.
– Что стряслось? – улыбаясь, крикнул Мигель. – Ты попал под винный пресс?
Эмилио с самым угрюмым выражением на лице подошел к Мигелю.
– А ты пробовал танцевать с Исабель, когда ей не хочется танцевать.
Мигель невольно расхохотался. Затем слез с коня.
– Мигелино, в этом нет ничего смешного. Она совершенно ненормальная.
– Да брось ты! Просто выпила лишнего.
– Послушай, я видывал пьяных женщин. А эта – сумасшедшая. Держись от нее подальше.
– Это уж точно.
– Потому что в следующий раз меня может не оказаться рядом – и кто же тогда оттащит ее в сторону?
Для Патриции время, казалось, остановило свой бег. Страшная тайна, которой поделился с ней Мигель, казалось, только сблизила их еще сильнее. Он любил ее, она любила его, – а все остальное не имело никакого значения.
Ферма – и все связанное с нею – осталась где-то вдали. Каждый раз, когда она звонила туда, Лаура призывала ее немедленно вернуться домой, Эдгар жаловался на качество сена, и она чувствовала себя виноватой перед Спортом и перед Харпало, – но была просто не в силах разлучиться с Мигелем. В то
