поднялось. Ребята почувствовали, что нужно относиться к жизни трезво'.
'Серго, как никто, умел ободрить несправедливо обиженного. Помню мой первый разговор с ним. Производилась ревизия строительства нашего института. Ревизоры… нашли, что у нас допущено много излишеств… Я не соглашался с ними и доказывал, что мы строим крупное научное учреждение и должны строить его надолго, не делать его похожим на сарай.
Ревизоры все-таки настояли, чтобы мне был вынесен выговор. Этот выговор был опубликован. В тот же день слышу телефонный звонок:
— Сейчас с вами будет говорить товарищ Орджоникидзе.
Несколько секунд спустя:
— Это товарищ Федоровский?
— Да.
— Извините, что так поздно беспокою (было за полночь). Я ознакомился с обстоятельствами вынесения вам выговора. Нахожу, что это сделано неправильно. Я должен извиниться за преждевременное его опубликование и прошу вас по этому поводу завтра зайти ко мне'. -
Иван Губкин, академик:
'С двумя моими товарищами случилась по службе неприятность. Мне нужно было их поддержать. Я был сильно болен, но тем не менее поехал в главк. Там вдруг раздается звонок по телефону.
— Губкин, это вы?
— Да, я, товарищ Серго.
— Как вы смели больной выехать на службу?
Я сейчас приму меры, чтобы вас водворили домой.
— Товарищ Серго, прежде чем это сделать, разрешите мне на пять минут заехать к вам.
— Приезжайте и проходите без очереди.
Через полчаса судьба моих товарищей была устроена, и я с чистым сердцем вернулся домой',
'В последние годы по роду своей деятельности мне приходится постоянно выступать в роли критика того или иного участка работы промышленности. Частые мои выступления на заседаниях правительства или письменные доклады вносили остроту в обсуждаемые вопросы и вызывали со стороны Серго крепкие возражения. Ко всякому вопросу Серго относится с исключительным вниманием, все принимает близко к сердцу.
Но что характерно для замечательной натуры Серго — это его объективность в отношении к людям. В спорах при обсуждении вопроса он всегда горяч… крепко наседает на оппонента. Не пройдет и минуты после горячего спора, а Серго уже улыбается, говорит с тобой как с близким товарищем, одобряет твою настойчивость в отстаивании своего мнения.
Это обворожительный человек. Всякий знает, Серго живет и горит работой',
'Поздно ночью летом 1936 года Серго увез меня с собой из наркомата за город.
— Дела мои плохи. Долго не продержусь, — говорит он мне.
Я отвечаю, что этого быть не может, что он должен беречь себя.
— Иначе мне работать нельзя.
В последние дни своей жизни, предчувствуя неизбежный конец, Серго много размышлял над тем, как мы будем работать без него, как нас организовать таким образом, чтобы и без него не дрогнули наши ряды и наступление армии работников тяжелой промышленности протекало бы с прежним успехом, Он глубоко верил в зрелость и отвагу своей армии'.
25
Серго прислушивается. Распахивает окно. Тишину раннего кисловодского утра взрывает походная песня ингушей. Полузабытая боевая песня. Цокот копыт.
Ближе. Еще ближе… Уже у самого дома черные бурки. Белые бороды. Вскинутые кверху винтовки.
Серго хватает лежавшую у кровати домашнюю имеретинскую блузу — последний подарок старшего брата Папулия. На ходу одеваясь, бросается к двери.
На улице под джигитами кони в пляс. Пальба залпами. Гортанные крики:
— Вурро! Вурро, Эрджкинез!
В голубое небо десятки рук швыряют тонкорунные папахи. Обнажив выбритые до зеркального блеска головы, почтенные старики приветствуют совсем молодого, по их понятиям, друга. Сегодня ему исполняется всего только пятьдесят лет. Луом да луом! Настоящий лев!
Седобородые сажают Серго на коня. Набрасывают ему на плечи бурку. Дают место в своем кругу.
Неторопливый мужской разговор достойно начинает стосемилетний Исмаил из аула Датых, где в начале 1919 года Серго вербовал первых партизан:
— Аллах от великих милостей своих даровал ингушскому народу богатыря по имени Терсмэйль. Он принес с гор огромный камень, старательно завалил выход из ущелья. Никто не мог сдвинуть этот камень. Ингуши должны были покорно умирать от голода и болезней.
Прошло много-много лет. Камень неразумного Терсмэйля убрал богатырь с львиной гривой — гурджи Эрджкинез, Ленин послал его вывести ингушей из каменного гиблого ущелья в солнечную долину — к настоящей человеческой жизни.
Эрджкинез! — Исмаил привычно встал на седле. Его примеру последовали все всадники.
Избежать чествования даже здесь, вдали от Москвы, в тихом Кисловодске, оказывается невозможным., Появляются Шакро и Габо Карсанов, такие же бравые и шумные, совсем неподвластные годам. Приезжают Георгий Димитров, Бетал Калмыков, Миха Кахиани. И многие директора заводов, счастливо нашедшие мало-мальски подходящий предлог для неотложной встречи со своим наркомом.
Приносят телеграмму от Надежды Константиновны:
'Дорогой Серго!
50 лет Вам исполняется. Будет чествовать Вас завтра вся страна. Хочется и мне пожать Вам крепко руку. Не умею я говорить великоторжественных слов. Вы всего себя отдаете великому делу строительства социализма, в этом все.
С 1912 года знаю Вас. Помню, как Вы к нам на Мари-Роз пришли. Консьержка меня позвала. Спускаюсь к Вам с лестницы, а Вы стоите и улыбаетесь. В Лонжюмо Вас помню. Вы крепко любили Ильича. Ну, что же тут говорить. Сил Вам желаю, здоровья, чтобы можно было побольше провернуть. Всего Вам самого наилучшего желаю.
27 октября 1936 г.'.
Человек до совершенства цельный, словно вытесанный из одной гранитной глыбы, Серго с юношеских
