Октябрьской революции краевой комитет партии направил Камо к Ленину с докладом о положении на Кавказе. Добраться до Петрограда было трудно. Зато уж 'Ильичи' постарались вознаградить дорогого им кавказца за все перенесенное.

От Надежды Константиновны Камо узнал о женитьбе Серго и не скрыл своего удивления. 'Знаешь, революция, учиться надо, работать надо, враги кругом: драться надо!'

Сейчас — в начале 1919 года — Камо дрался с грузинскими меньшевиками и их компаньонами по дележу министерских постов — социал-федералистами. Через общих знакомых Жордания и Чхеидзе усиленно рекомендовали 'в память прошлого не доводить дело до крайностей. Возможно Камо не в курсе, в Грузии есть военная полиция англичан…'

'Доброжелателей' Камо посылал подальше. За себя он не тревожился. Другое дело жена Серго. О ней следовало хорошенько позаботиться. Зинаиде Гавриловне Камо нашел уголок понадежнее и категорически запретил ей одной выходить на улицу.

Верный друг, он готов был взять на себя и все заботы о Серго. Но тут появился Шакро, не менее решительно заявивший о своих правах. У каждого были свои очень несхожие планы. Подпольный партийный центр принял предложения обоих.

Камо вспомнил, что по соседству с его сестрой Джаваир жил князь Чиковани, генерал, бывший командир Эриванского полка. Из всех слабостей князя самая большая — страсть к деньгам. За деньги князь готов на все, даже объявить Джаваир своей супругой и отправиться с ней в путешествие на Северный Кавказ. Молодую княгиню особенно привлекала экзотическая горная Ингушетия. Там 'супруги' основательно поколесили.

'Мы с генералом Чиковани, — описывала Джаваир, — сделали несколько вояжей и вывезли много товарищей, застрявших в горах. В одну из поездок мы встретились со Шкуро и Мамонтовым. Мой князь пожелал показать им Казбек. Я сказалась нездоровой, пожалела, что не могу присоединиться к столь приятному обществу. Тогда генерал Шкуро попросил меня спрятать его портфель. 'Княгиня, эти важные Документы я смею доверить только очаровательной супруге генерала Чиковани'. После их ухода я открыла портфель, чтобы узнать, какие бумаги так дороги Шкуро. В портфеле находился оперативный план деникинской армии. Сейчас же я перерисовала на пергаментную бумагу этот план. Потом попросила Чиковани просмотреть и проверить, правильно ли обозначены масштабы. За услугу князь попросил дополнительной платы.

В заранее условленный день я встретилась с Камо в Пасанаури, приехав туда якобы на прогулку. Передала ему проверенный Чиковани план белых'.

Совсем по-другому действовал Шакро, твердо уверенный, что Главный Кавказский хребет, ледники и вечные снега вовсе не преграда. Наоборот, это самый прямой и короткий путь к Серго. Шакро уговорил хевсуров, и они показали ему тайную тропу в Ингушетию. С небольшим транспортом оружия и деньгами он в самом прямом смысле свалился на голову Орджоникидзе.

Узнать Серго было трудно. Он густо оброс бородой, длинные волосы падали на лоб. Как все горды, носил черкеску из домотканого сукна, сапоги из сыромятной кожи, без каблуков.

— Кацо, пошли в Тифлис! — с места в карьер позвал Шакро.

— Нет, друг. Мне еще уходить нельзя, — ответил Серго.

— Ва! Зачем смеешься над Шакро? Я дал честное слово, что без Орджоникидзе не вернусь. Камо мне голову оторвет.

— Я понимаю, Шакро, ты шутишь. В горах еще много выздоравливающих после тифа и ранений красноармейцев, беженцев. От Гикало из Чечни привозят раненых и обмороженных партизан. Сначала ты переправишь всех их. А мне доставляй побольше оружия, патронов, динамита. Камо пусть тоже займется транспортом оружия — это его старая специальность.

Все, что доставляли из-за Хевсурского перевала, горцы быстро увозили в самые неприступные аулы Ингушетии, Чечни и Кабарды. В зажатый со всех сторон снежными горами Верхний Датых перебрался и Серго. Его рабочим кабинетом, кунацкой и спальней стала пещера в скале. Когда-то в этой пещере скрывался неуловимый Зелим-хан, гроза царских властей, надежда горцев.

Непосвященный мог сколько угодно крутиться у узкой, тщательно замаскированной дыры, заменявшей вход. Это, кажется, было единственное место, куда никак не мог войти Шакро, фигура не позволяла. Серго приходилось вползать в свою обитель. Зато в глубине пещеры открывалась настоящая комната с маленькими стульями и столом. Пол устлан сплетенными из камыша матами. На стенах войлочные коврики.

Но так как Серго всегда терпеть не мог укромных мест и тихих кабинетов, то встречу с почетными стариками он назначил в Галашкинском лесу, бывшем всего в двадцати верстах от Владикавказа. Все сто пятьдесят участников сходки расположились широким кругом на снежной поляне. Подстелили свои бурки. Коней привязали к стволам берез и осин. Восьмидесятилетний Сеид занял место в центре круга. Он и взял первое слово:

— Эрджкинез, ты звал нас, мы пришли. Мы верошные люди.

Серго ответил:

— Советская власть прислала вам оружие и деньги. Возьмите и защищайте свой народ. Командиров партизанских отрядов выберите сами. Я верю вам, как себе.

По свидетельству генерала Деникина, 'не успели оглянуться, как аулы Северного Кавказа представляли из себя кипящий котел'. Чтобы котел окончательно не взорвался, главноначальствующему над Терско-Дагестанским краем, старому знакомцу Серго еще по Ирану, генералу Ляхову пришлось бросить против партизан Эрджкинеза пятнадцать тысяч отборных войск. Правоверный мусульманин Сеид и завзятый безбожник русский коммунист Николай Гикало, чеченец Асланбек Шерипов, ингуш Хизир Орцханов, индийский офицер Муртузалли,[76] перешедший под знамя свободы из английского экспедиционного корпуса, искусно подбрасывали топливо в огонь. Котел кипел!

Баку изнемогал от жары. Крыши и стены домов, балконы не остывали за короткую знойную ночь. Расплавленный асфальт прилипал к ногам. Чуть легче дышалось только на Баиловом мысу — песчаной полосе, открытой морским сквознякам. Здесь уже с раннего утра люди посостоятельнее разбирали все лодки и ялики.

А эта шумная компания, с корзинками и свертками, явилась на причал в мутный, белесый полдень. Боже, какое простодушие! Переправиться на мыс, конечно, было не на чем. Разгневанные дамы по-южному громко пробирали своих спутников за беспомощность, язвили так и этак.

Наконец сказалась и мужская солидарность. Подал голос таможенный чиновник, дежуривший у большого парусного баркаса.

— Эта посудина сейчас снимается с бензином в. Энзели. Пообещайте щедро заплатить, матросы вас прихватят. На мысе высадят. Я чинить препятствия не буду. Мы интеллигентные люди, всегда поладим…

Дамы наградили чиновника улыбками. Один из воспрянувших духом мужчин сунул ему в карман хрустящую бумажку. Солидное начало переговорам таким образом было положено.

Хозяин баркаса заломил баснословную цену. Дачники взмолились. Матросы отпустили несколько соленых шуток. Снова вмешался доброжелательный таможенник. Сладили на половине запрошенной цены. Вся компания взошла на палубу. Дамы раскрыли пестрые зонтики.

Баркас отчалил. И какое вероломство! У заветлого Баилова мыса парусник круто развернулся и направился в открытое море. Бедные, похищенные дачники бросились к матросам. Бородатый длинноволосый мужчина схватил хозяина посудины за плечи.

— С первым успехом, товарищ Дудин!

— Прошу, товарищ Серго, всех быстро спуститься в трюм. Как бы не нарваться на английского сторожевика. С ним комедии не разыграешь, как с таможенным… Пока продолжаю идти на Энзели, свернем мористее.