Белые окружали Владикавказ четырьмя колоннами под командованием генералов Шкуро, Улагая, Геймана и Покровского. В общей сложности около восьмидесяти тысяч штыков и сабель. Деникин ничего не жалел — ни подкреплений, ни боеприпасов. Заботами Англии и Франции добровольческая армия давно ни в чем не нуждалась.

У красных на всех участках фронта, протянувшегося длинной изломанной линией по ближним подступам к городу, было не больше двух тысяч бойцов. Кончились снаряды, опустели пулеметные ленты. Почти ничего не осталось и от патронов, подаренных Серго почетными стариками Ингушетии и Чечни.

В ночь с десятого на одиннадцатое февраля к белым подошли две свежие дивизии и эшелон с английскими броневиками. Около полудня, под прикрытием густого тумана, броневики и конница Улагая прорвались к центру Владикавказа. У защитников города остался последний шанс — уйти по Военно- Грузинской дороге.

Члену Кавказского краевого комитета партии Сергею Кавтарадзе после долгих, трудных переговоров удалось получить согласие главы грузинского правительства Жордания пропустить владикавказцев через Дарьяльское ущелье и Крестовый перевал.

Грузинские меньшевики, смертельно боявшиеся своих новых опекунов — англичан и Деникина, потребовали разыграть церемонию. Голодные, раненые, больные, чуть передвигавшие ноги владикавказцы должны были 'напасть' на пограничные войска. В ответ гвардейцы полковника Церетели переходили в 'контратаку' и доблестно забирали в плен красных. Меньшевики всегда любили театральные эффекты…

Для себя Серго выбрал другой путь — через занятое белоказачьими разъездами селение Базоркино в старинную крепость Шамиля Назрань. Вблизи полуобвалившихся крепостных стен, на высоких холмах Эрджкинеза ждали сотни всадников. Предстоял большой совет.

Серго слез с коня, прислонился спиной к старой липе — он не спал несколько ночей, давно не ел. Горцы не отрывали горящих глаз, молча спрашивали: 'Друг, с чем приехал?' Орджоникидзе собрался с силами, рассказал всю горькую правду:

— Город сдан. Долины Северного Кавказа под властью белых генералов. Они торопятся в горы. Деникинский генерал Шатилов четвертый день расстреливает из пушек чеченский аул Гойты… Вы знаете, я вас никогда не обманывал. Поверьте, Советская власть вас не оставит в беде. Не далеко время, когда вам на помощь придет непобедимая армия революционной России.

После короткой паузы Орджоникидзе добавил:

-. Я останусь с вами в горах, сколько будет нужно!

— Вурро! Эрджкинез с нами! — закричали было — горцы. Тут же осеклись. К вершине холма бешено скакал молодой ингуш. Издали возвестил:

— Белая конница!

Сверкнули над головами обнаженные клинки.

Дрогнула земля от топота копыт. Горяча лошадей, горцы бросились навстречу белым. Серго вмиг оказался на коне. Понесся галопом. Шашки у него не было. Он выхватил маузер…

Вечером по пути в горы Асланбек Шерипов наклонился к Серго:

— Эрджкинез! Помнишь, в Грозном ты меня ругал, запретил мне скакать под пулеметным огнем? А сам?

Серго бросил поводья, обнял Асланбека:

— Я тоже человек!

Тиф и зима (деникинцы пока остановились у входа в ущелье Ассы, искали, кто бы за шесть миллионов 'царских денег' доставил живым или мертвым чрезвычайного комиссара) слали новые испытания, как будто всего пережитого еще мало. В дальнем, в труднодоступном ауле Гули на руках у Серго умер Яков Бутырин. В другом ауле слег Филипп Махарадзе, в третьем пришлось оставить тяжело больного, потерявшего ногу Сашу Гегечкори.

Ничего не дали отчаянные попытки перевести через Хевсурский перевал Зину и сестру Камо Арусяк с трехмесячным ребенком. Понурив головы, вернулись и Дьяков с Калмыковым, потерпевшие неудачу у Кистинского перевала. В довершение лед и снег наглухо завалили тропы в Верхнюю Чечню, где должны были основать подпольный центр Николай Гикало и Асланбек Шерипов. Все вместе это очень походило на мышеловку.

Ночью Зина с Арусяк о чем-то долго шептались. Они решились на самое крайнее — сравнительно доступными горами пройти до грузинского селения Казбека, а там что бог даст… Надеялись, что крошечная дочь Арусяк умилостивит сердца пограничников. В первые минуты мужчины категорически отказались вести разговор на эту тему. Только напомнили, что жену Гегечкори, семьи Бутырина и нескольких других терских комиссаров полковник Церетели выдал белым.

Зина настаивала:

— Меня здесь никто не знает. У меня есть старый документ на имя учительницы Павлуцкой. Я пойду!

Арусяк плакала, вновь и вновь повторяла:

— Ради ребенка я обязана попробовать все… Женщин неожиданно поддержал хозяин сакли и неизменный спутник Серго во всех его скитаниях по Ингушетии и Чечне Хизир Орцханов:

— Осто-перла![75] Какой умный марушка! — вскричал Хизир. — Эрджкинез, будем так делать. У одного старого муллы Джабагиев спрятал печать ингушского национального совета. Я мулле скажу, что Деника ищет эту печать. У кого найдет — повесит. Мулла ответит: 'Сын мой, аллаху угодно, чтобы ты взял печать и берег свою голову'. Мне придется согласиться. Мы напишем казенную бумагу — марушка Арусяк приезжала на свадьбу к родственникам Вассан-Гирея, сейчас домой хочет, надо пускать. Зина — маленькой марушки нянька.

Пришлось уступить. Никакой другой возможности связаться с подпольным краевым комитетом партии Серго не представлял. Без связи, оружия и денег пребывание в горах теряло всякий смысл.

— Несмотря на запрещение Серго, я взяла с собой его фотографии и маленький револьвер, — признавалась впоследствии Зинаида Гавриловна. — Вскоре дорога сделалась очень трудной. Пришлось оставить арбу и по узкой горной тропе идти пешком. Стоял густой туман. Снег подтаял, и ноги скользили. Время от времени слышалась далекая стрельба. Мужчины поочередно несли ребенка, укутанного в шкуру барашка…В Тифлис добрались ночью. Мы были очень утомлены. Отдохнуть не пришлось. Меньшевики узнали, что из гор приехали жены комиссаров, и утром в нашей квартире устроили обыск. К счастью, нас не было дома.

О дальнейшем позаботился Камо.

В родном Тифлисе Камо снова жил нелегально. Для него это не так уж трудно, опыта предостаточно. Но слишком оскорбительно скрываться от меньшевиков и социал-федералистов, которых он ни во что не ставил.

Неунывающий, веселый Камо никогда не был баловнем судьбы. После лета 1911 года, проведенного вместе с Серго в Париже, Камо пришлось многое пережить.

В августе 1912 года Камо вернулся на Кавказ. — Немного побыл в Баку, затем направился в Тифлис. Вопреки всем предостережениям начал готовить новую экспроприацию. Большой и давний друг Камо Красин сообщил упрямцу, что партия категорически против каких бы то ни было экспроприации. 'Ты действительно сумасшедший, — воскликнул рассерженный Красин, — если берешься сейчас за экс!'

Камо не послушался. В конце сентября вблизи Тифлиса, на Каджорском шоссе, он попытался отобрать деньги у почтовой экспедиции. Все закончилось плохо. Не удалось избежать и ареста. Второго марта 1913 года Кавказский военно-окружной суд вынес Камо смертный приговор. От виселицы спасло… трехсотлетие царствования дома Романовых. В России была объявлена амнистия. Повешение заменили двадцатью годами каторги.

На свободу Камо вышел лишь в марте 1917 года. Баку и Тифлис его душевно встретили. Вскоре после