— Командующим войсками Сунженской линии должен быть Дьяков, беспартийный казак.

'Я взволновался и категорически отвел свою кандидатуру, — вспоминал сорок лет спустя Александр Зиновьевич. — Божился, что не сумею руководить таким большим отрядом. Семь тысяч сабель — целая армия, уже начавшая боевые действия против белых.

Орджоникидзе прервал меня: 'Сумел организовать людей, сумеешь и руководить ими. Зачем посылать другого, незнакомого с обстановкой. Нам дорога каждая минута. Поезжай, Дьяков, немедленно и командуй. Никого мы туда больше не пошлем'.

Тут же Левандовский написал приказ о моем назначении. Так 11 сентября 1918 года я стал командующим советскими войсками Сунженской линии. Теперь я ехал на Сунжу без ингуша-проводника и не на паровозе, а на бронепоезде.

По приказу Орджоникидзе мне была выдана Наркомфином Терской республики Филиппом Махарадзе большая сумма денег для расчета за хлеб, мясо и другие продукты, которые мы брали у казаков под наши расписки. Это, как и предполагал Серго, подняло еще выше авторитет советской власти.

Через разведчиков установили, что белые назначили на шестнадцатое генеральное наступление на Грозный. Ждать не стали. Ночью пятнадцатого наша конница неожиданно для противника обрушилась на станицу Слепцовскую. Фронт заколебался'.

К Георгию Бичерахову в тревоге бросился его брат Лазарь. Полковник царской армии Бичерахов- старший стоял во главе русских офицеров, деликатно говоря, сотрудничавших с командующим английскими экспедиционными силами в Персии генералом Денстервилем. 'Они мне нужны, — сообщал в Лондон Денстервиль, — на случай нашей будущей интервенции на Кавказе. А пока что они мне очень полезны для целей налаживания связи с Баку и собирания нужных сведений'.

По совету Денстервиля[68] Лазарь Бичерахов прикинулся другом Бакинской коммуны, оказал ей несколько услуг, втерся в доверие для того, чтобы в решающий час предать революционеров. Нанес удар по Баку с тыла. Затем уже без всяких церемоний сверг советскую власть в Дагестане. Несколько последних недель вел осаду Кизляра — навязал Терской республике третий по счету фронт.

К брату Лазарь Бичерахов примчался также под нажимом англичан.

— Полковник Пайк чрезвычайно обеспокоен! Младший Бичерахов с кривой улыбкой развел руками.

— Я только что проводил кептэна Боба… Лазарь вскипел:

— Все пыжишься, персона грата! Без поддержки английской миссии ты бы двух дней не продержался. Ничего не можешь толком сделать. Из Владикавказа тебя под зад коленом… Теперь пардону просишь у большевиствующих казачишек. Как в твою хлипкую душу вбить, что Грозный — это нефть, нефть, нефть! Англичане ставят на нефть, а не на тебя, Керенский из Моздока!

О низеньком тучном полковнике Пайке и долговязом рыжем кептэне Бобе часто упоминали в долгом ночном разговоре и Серго с Габо Карсановым — 'американцем'. Полууважительная-полуироническая кличка 'американец' крепко прилипла к красавцу осетину из селения Заманкул. Габо в самом деле долго жил в Америке, до того в Японии. Последние годы перед возвращением на Кавказ провел в Канаде и Швеции. Из всех скитаний по свету осетин вывез одно-единственное богатство — знание языков.

Габо любил затянуться в черкеску с газырями, на тонком поясе повесить кинжал в серебряных ножнах, закрутить кверху острые, как пика, черные усы и фланировать по центральной аллее бульвара. Однажды… Пораженный Габо прибавил шагу, прислушался. Нет сомнений, впервые за много месяцев он снова слышал английскую речь. Чистую английскую речь! Американцы так не говорят.

Кавказец, хорошо это или плохо, увязался за англичанами. На Александровском проспекте они зашли в кафе. Габо занял место за соседним столиком. Иностранцы окинули горца безразлично-нахальным взглядом. 'Дикий азиат', 'пустое место'. При нем можно говорить и делать все, что взбредет на ум. В кафе нашелся старый шустовский коньяк. Выпили и поболтали вдосталь.

Около полуночи взволнованный Габо Карсанов ворвался к Серго.

— В городе английские офицеры, переодетые в штатское! Совсем плохие люди!

Серго сразу насторожился. Об английской военной миссии известно было немногое. За несколько часов до того, как в Тифлис по приглашению грузинских меньшевиков вошли немецкие войска, английская миссия покинула город. Во Владикавказ она прибыла с разрешения терских властей и народного комиссара России по иностранным делам Георгия Васильевича Чичерина. Все двенадцать сотрудников миссии разместились в старинном особняке на тихой улице Лорис-Меликова. В подтверждение своего полного нейтралитета англичане дважды в месяц презентовали красноармейцам и бичераховцам одинаковое количество стандартных ящиков с сигаретами и кое-какими продуктами.

Может быть, эта благотворительная деятельность и служила объяснением того, что в день убийства Ноя Буачидзе глава миссии провел много времени в Апшеронских казармах? Серго хорошо запомнил слова, оброненные Бутыриным: 'Когда мы с Буачидзе подъезжали к Апшеронским казармам, из ворот нам навстречу выкатила открытая машина английской миссии. Полковник Пайк поспешно приложил руку к фуражке. Ной скривился: 'Что англичанину могло понадобиться у бунтующих красноармейцев?'

Убийц Ноя не нашли. Предполагали, что стреляли казаки. Предполагали…

А Габо Карсанов настаивал:

— Эти офицеры совсем не любят нас. Очень плохие. Я не мог ошибиться. Я английский хорошо понимаю, не хуже русского, может, даже лучше.

Серго решился.

— Габо, я знаю, ты гордый человек. Саша Гегечкори хочет назначить тебя командиром осетинской конной сотни. Но для революции более важно, чтобы ты сделал другое. Немедленно поступай на службу к англичанам. Кем угодно — телохранителем, проводником, кучером, слугой! Только не подавай виду, что знаешь английский.

Карсанов заупрямился.

— Я кавказский человек! В прислужники не пойду.

Чрезвычайному комиссару пришлось самым торжественным образом засвидетельствовать, что кратчайший и верный путь к славе Габо найдет, служа в английской миссии. Фамилия — Карсанова в. этом случае наверняка будет занесена в историю.

В особняке на Лорис-Меликовской появился новый слуга. 'Абсолютнейший азиат' — по проницательному определению кептэна Боба.

Габо хотелось поскорее попасть в историю. Он часто по вечерам появлялся то у Серго, то у комиссара внутренних дел Юрия Фигатнера. Подробно описывал все, что видел и слышал в миссии. В красочных рассказах не было недостатка. По крайней мере два из них заслуживали серьезного внимания. Секретарь миссии мистер Уильям навестил Джабагиева. Вассан-Гирей быстро собрался и направился через горную Ингушетию и Хевсурский перевал в Тифлис. Он будет министром в каком-то 'горском правительстве'. Обратно во Владикавказ мистер Уильям вернулся с несколькими десятками всадников из бывшей 'дикой дивизии'. Их рекомендовал Джабагиев для охраны миссии. Вторая новость. Карсанов своими глазами видел русского офицера, приехавшего с Дона. Его сразу принял полковник Пайк. При Габо ничего не говорили. Только Пайк взял из рук приезжего две папиросы с длинными мундштуками. Из ящика стола достал лупу, тут же бросил обратно и крикнул, чтобы Габо убрался побыстрее. Внешность русского Карсанов хорошо запомнил, а 'фамилия очень трудная. Записал осетинскими буквами. Сейчас. Угре… нет, Уг-не-вер-ка. Опять нет. Угне-вен-ка. Надо искать. Кучер князя Туганова отвез его на Московскую улицу. Офицер там живет или его марушка?'

Угневенко нашли и арестовали. По документам он значился уроженцем Тифлиса, конторщиком. Из Грузии сбежал по высокопатриотическим мотивам — 'не стало житья русскому человеку, преследуют националисты'. При следующих допросах Угневенко повинился: с перепугу малость соврал, он не конторщик, а штабс-капитан. Все остальное как на духу. Жаждет тихой жизни среди русских людей, и… вдова у него во Владикавказе знакомая, склонен жениться.

Председатель ЧК между делом сказал Орджоникидзе:

— Габо увлекается. Из-за него держим честного человека. Я этого жениха вышлю назад в Грузию.

— Вы убеждены? — переспросил Серго.