съезда, за исключением комиссаров, ингушей и китайцев. Неприемлемо также присутствие чеченцев и евреев.

— Сопротивление должно быть прекращено немедленно. Все оружие надлежит сложить у раскрытых ворот кадетских корпусов, — уточнил Цирульников. Его, не теряя времени, выставили. Вдогонку Орджоникидзе бросил:

— А за вырубленные каштаны я с вас, Цирульников, строго спрошу. Второй раз предупреждаю!

Наступала развязка. Казаки начали штурмовать кадетские корпуса. Несколько раз прорывались к каменной ограде. Здесь их встречали залпами из винтовок и револьверов, забрасывали гранатами. В особенно опасные моменты военный комиссар Бутырин пускал в дело последний резерв — станковый крупнокалиберный пулемет. Никому не доверяя, Яков сам вел огонь. Серго исполнял обязанности второго номера — набивал ленты, заботился о воде. Очень кстати пришлась и старая специальность фельдшера. Чрезвычайный комиссар Юга ловко и быстро перевязывал раненых.

В сумерках бой приутих. Серго надел чесучовые брюки, сатиновую косоворотку, вышитую петушками и крестиками, сандалии — типичную летнюю одежду владикавказцев. Коротко остриг непокорную шевелюру и низко нахлобучил бабарку — белую войлочную шляпу. Покончив с туалетом, отправился вместе с Александром Дьяковым в разведку.[65] Хотелось самому во всем убедиться, прежде чем осуществить давно задуманное.

Откладывать дальше нельзя. Вчера было слишком рано. Завтра будет непоправимо поздно. На все осталась недолгая августовская ночь.

Серго бросился разыскивать Захария Палавандашвили. Среди многочисленных друзей по обе стороны Кавказского хребта он был более известен под именем Шакро. Легко сходился с людьми, отличался добродушием, весельем и, что больше всего ценится на Кавказе, безмерной храбростью. Никаких официальных постов во Владикавказе Шакро не занимал, но всем был нужен позарез. За любое дело охотно брался, ни перед чем не отступал, иногда перебарщивал — вмешивался, куда не следовало. Накануне за это получил от Серго нагоняй и демонстративно держался в стороне.

Первый шаг пришлось сделать Серго. Зная слабую струнку друга, он поинтересовался:

— Шакро, как брат спрашиваю, ты бы мог ночью найти переправу через Терек?

— Ва, хочешь, два раза туда-обратно перейду. Большое дело?!

— Очень большое! — серьезно подтвердил Орджоникидзе. — Выбирай место и начинай переправлять делегатов. Утром мы все должны быть в Ингушетии.

Выбирал Шакро или сунулся в первое попавшееся место — разница не велика. Всюду за кадетскими корпусами громоздились гранитные обломки и насквозь позеленевшие валуны. О них неистово бились буйные потоки. Ярилась, кипела, пенилась неукротимо бешеная река. Для первого знакомства с головы до ног обдавала водяной пылью.

Всех делегатов Шакро разбил на группы — человек по тридцать. Первыми — им приходилось труднее, чем шедшим сзади, — ставил рослых, привычных горцев. Брались до боли крепко за руки и цепочкой входили в холодную, быструю воду — по пояс, по грудь, по шею. Отдохнуть нельзя было и на том берегу- до восхода солнца немного времени и сорок верст все вверх к альпийским лугам. Лишь потом начнется крутой спуск в ущелье другой реки — Армхи. Делегаты останутся отдыхать в аулах ингушей, где незнакомца в любой час встречают словами: 'Добрый гость — радость для бедных людей. Будь жив, пока наши горные реки назад не побегут!'

В Базоркино для переговоров с ингушским 'национальным советом' отправились трое — Серго, Бутырин и Шакро.

Когда-то доверчивые и во многом наивные ингуши искали защиты у Государственной думы, жаловались- две трети их земель перешли к казакам.

Серго перебирал в памяти названия мятежных станиц — Воронцово-Дашковская, Фельдмаршальская, Николаевская, Архонская, Ардонская — все бывшие селения горцев. Или ближайшая к городу и больше всех запятнавшая себя кровью владикавказцев станица Тарская? Для кого секрет, что это аул Онгуш. От него пошло название 'ингуши'.

— Шакро! — окликнул друга Орджоникидзе. — Ты все точно запомнил? Ной действительно говорил Ленину по прямому проводу, что собирается вернуть земли горцам? Повтори, пожалуйста, как все было. Что сказал Буачидзе, что ответил Ленин.

— Зачем проверяешь? Шакро знает, когда шутить. Я нарочно вмешался, не дал Ною говорить по- французски, чтобы хороший разговор весь вошел в мою голову. Должен людям передать… Если тебе очень надо — слушай. — Шакро приосанился: — Ленин тогда сказал: 'Действуйте, товарищ Ной, твердо. С земельной реформой нельзя медлить. Земли горцев, поспешите им вернуть. Казаков сразу обеспечьте в другом месте. И те и другие должны убедиться, что советская власть о них заботится'.

Впереди за холмами открылись сады Базоркино. Показался и стоявший на взгорье большой каменный дом — бывшая контора имения графа Уварова: теперь там помещался 'национальный совет'. Узкие улицы забиты лошадьми, буйволами, арбами, повозками, фаэтонами. Соперничая с палящим августовским солнцем, жарко горели костры, в огромных казанах варилась баранина, стоял острый запах чеснока.

Несколько сот конных и пеших ингушей, окружавших дом, внешне ничем не выразили своего интереса к Серго и его спутникам. Первое слово принадлежало почетным старикам.

Самозванный председатель 'национального совета' (поговаривали, что он больше турок, чем ингуш) Вассан-Гирей Джабагиев, бывший чиновник царского министерства земледелия, принял гостей в старом кабинете графа. Вассан-Гирей сидел на ковровых подушках за канцелярским столом, покрытым бело- зеленым знаменем. Справа в мягких изорванных креслах восседали мулла Атаби и торговец керосином Сардул. Слева — остальные члены совета.

Спрашивать сразу о делах, о цели визита обычаи запрещали. Поглаживая длинные седые усы, Джабагиев возможно приветливее произнес традиционное:

— Салям алейкюм! Как себя чувствуете, как доехали?

Слава аллаху, все достойные уважения находились в добром здоровье, благоденствовали под солнцем. Совсем неважно, как обстояло в действительности, таких ответов требовал обязательный обмен любезностями.

— Осчастливь нас, дай возможность совершить угодное аллаху! Выскажи, что привело тебя к нам, — наконец, пригласил Джабагиев. Тут же, прижав руку к сердцу, опережая Серго, Вассан-Гирей объявил:

— Наш древний народ с большой симпатией относится к чрезвычайному комиссару России. Старикам известно, что твоими заботами через город был пропущен ингушский обоз с кукурузой. Ты образумил неверных, не дал пролиться крови… Если тебе нужна какая-нибудь личная услуга, то мы все в твоем распоряжении. Прикажи!

— Извините, я не так красноречив, как господин Джабагиев, — делая последнюю попытку удержаться в рамках этикета, заговорил Серго. — Скажу прямо: в понятии большевиков 'неверные' — это те люди, которые изменяют своему народу, поступают ему во вред. Вы схватитесь за кинжалы, если вас кто спутает с неверным. Вы всеми святыми клянетесь, что хотите добра ингушам. Так почему не делаете самого главного — не заботитесь о возвращении земли, отобранной царем и казачьими атаманами? Вы хорошо знаете, Бичерахов, на которого вы поглядываете, никогда не даст нищему ингушскому народу земли. Как только мятежники покончат с защитниками Владикавказа, они возьмутся за вас, снова будут убивать ингушей. Помогите нам сегодня одолеть общего врага. И возьмите свои земли. Пора, позаботьтесь о своем народе!

— Ингушский народ слишком слаб, чтобы подымать голос, — быстро перебирая янтарные четки, возразил Джабагиев.

— Коран запрещает нам насилие, — смиренно добавил мулла Атаби.

… Джабагиев встал, низко поклонился.

— Мне кажется, мы все сказали. Если чрезвычайному комиссару нужна какая-нибудь личная услуга, повторяю, мы в вашем распоряжении.

— Я воспользуюсь вашей добротой, — в тон подхватил Серго. — Позвольте мне поговорить с ингушами.

Как бы между прочим добавил:

— В ваших аулах приходилось слышать: 'Настоящий джигит добрый, только трусливый бывает