Григорьевича, который мечтал тихо дожить век в Шуманах, жестоко выпороли. Распространяли слухи, что Виталий Примаков командует не воинским отрядом, а бандой грабителей. Варвара Николаевна не верила этой клевете и, как могла, разубеждала людей. Попросив паспорт у учительницы соседнего села Хорошиловой, она с большим трудом пробирается в нейтральную зону.
Здесь, в партизанском лагере, мать напомнила сыну о своем давнем разговоре с Марком Григорьевичем. Она знала, через какие трудности шел ее муж, сын мужика, к учительству. Понимала, как он ценил достигнутое. Понимала почему он, не желая замечать особенностей сына, мечтал увидеть и его в куцем учительском вицмундирчике. А разве ее Виталий не педагог, не учит народ? Только муж своими уроками ведет людей к свету и знаниям, а Виталий ради этого света и этих знаний горячим ленинским словом зовет и к священной борьбе. Что ни день, то митинг!
Тяжело ныло сердце и за мужа, истерзанного плетьми оккупантов и гайдамаков в отместку за Виталия. Но она одобряла путь, избранный сыном. И что там домашние борщи шумановские пампушки в чесночном соку, которые она готовила для Виталия и его боевых товарищей! Теперь Варвара Николаевна, многосемейная мать, уважаемая учительша из Шуманов, сама включилась в борьбу.
Волнующие рассказы матери партизанского командира о народных страданиях, об издевательствах иноземцев и «хлеборобов-собственников», помещиков и кулаков, еще больше закаляли волю бойцов червонного казачества к борьбе.
Пройдет двенадцать лет, и Варвара Николаевна, осуществляя то, за что боролся ее старший сын с царскими судьями в здании киевских присутственных мест, с оккупантами в лесах нейтральной зоны, с деникинцами под Орлом, возглавит в Шуманах борьбу за создание первого колхоза. Народ единодушно назовет его славным именем «Червонный казак».
В декабре 1918 года червонные казаки, действуя совместно со 2-й Украинской Советской повстанческой дивизией, под командованием Примакова, освобождают Харьков, Полтаву, Кременчуг, а весной 1919 года совершают знаменитые рейды на Староконстантинов, Изяслав, Острог.
Радостная пора триумфального шествия молодой Красной Армии. Свободно вздохнув после немецко- гетманского ига, население встречало освободителей хлебом-солью, красными флагами, колокольным звоном. Как седой Днепр питается бегущими к нему водами Полесья, Слобожанщины, Южностепья, Таврии, так и закаленный в боях отряд примаковской конницы и полки бесстрашного Щорса на длинном пути от Унечи до Изяслава впитали в себя множество вольных сынов Украины, выросших на берегах Ворсклы, Сулы, Пела, Тетерева, Случа, Горыни.
И сейчас в Великих Крынках, за рекой Псел, которую весной 1919 года пересекал со своими боевыми сотнями Виталий Примаков, рассказывают молодежи о доблести червонного казачества его ветераны – братья Филипп Данилович и Антон Данилович Пархоменко.
Эти славные советские воины всю гражданскую войну сражались в рядах 2-го полка, возглавлявшегося сельским кузнецом Пантелеймоном Романовичем Потапенко.
Тогда, в начале 1919 года, всего лишь один полк червонных казаков насчитывал в своих рядах более двух тысяч отчаянных рубак, до мозга костей преданных делу Ленина и люто ненавидевших своих злейших врагов – оккупантов и их прислужников.
Вот эту грозную, неудержимую силу мне довелось увидеть впервые в родных местах…
Январь 1919 года. Наш партизанский отряд вместе с 8-м повстанческим полком вошел в Кобеляки, с боем выгнав из них кармелюцкий полк Петлюры. Командир отряда Василий Антонович Упырь дает мне задание отвезти в Вутенки пакет командира 8-го полка Ахметьева командиру 7-го Суджанского полка Шмидту.
Выехав на санях после обеда я уже в сумерках попал в штаб 7-го полка. Занимал он каменный дом скупщика зерна Савенко. В просторном зале разместились и командование, и сотрудники штаба, и узел связи с посыльными и ординарцами. Несколько месяцев назад я видел неразбериху в первых красных боевых отрядах, напоминавших своими шумными теплушками на железнодорожных путях цыганский табор. А теперь меня поразили четкий порядок и дисциплина молодой регулярной советской части.
В ее командире, хотя он для солидности отрастил бороду, я сразу узнал того человека, с которым летом столкнулся в Полтаве у Юрия Коцюбинского, «товарища Степана», на подпольной явке по Куракинской улице. Вход туда открывал пароль: «Продастся ли у вас семиструнная гитара?»
Широко раскрытыми глазами смотрел я, как пожилые дядьки-красноармейцы, получая от своего комполка задания или же отдавая рапорты, стояли перед ним навытяжку. Настоящая армия! В нашем партизанском отряде этого еще не было…
Идя в родной дом после длительной разлуки с матерью, я восхищенно глядел на старательных телефонистов, опутывавших сельские дворы густой паутиной полевой связи. Не хуже, чем было у недавно покинувших эти места пруссаков…
И, шагая в своих худых ботинках по свежевыпавшему снегу, я думал: ведь в тех «цыганских таборах», заполнявших шумные теплушки, и зрел зародыш вновь воскресших большевистских полков. А теперь думаю: в том первом регулярном советском полку, увиденном мною в январе 1919 года, и зрела та грозная сила, которая четверть века спустя разгромила созданную прусской военщиной и возглавленную Гитлером могущественнейшую армию.
О встрече с матерью распространяться не буду. Лишь с приходом полка Шмидта она впервые отважилась спать дома. Рано утром мы оба уже были на ногах. Пожалуй, мать поднялась раньше меня. Поднялась и сразу же засуетились у печи ее натруженные, искривленные нелегкой работой руки. И тут с улицы донеслась боевая песнь. С гармошками, бубнами, с лихими присвистами. Я выглянул в окно. Вдоль аллеи вековых тополей, направляясь к вокзальной площади, шла конница. Естественно, меня потянуло наружу. И то, что пришлось тогда увидеть, долго оставалось в моей памяти.
Видел я под теми же тополями страшные полки баварских кирасир. Грозные, могучие, но оболваненные муштрой вояки-автоматы. А эти – во всей первозданной силе, полные живого порыва, шли под боевыми знаменами вольные дети расправившего плечи народа… На сильных, с заиндевевшими храпами конях, с полной выкладкой вьюков, немного пестровато одетые, но все в смушковых, с красными верхами, лихо сдвинутых набекрень папахах. Лампасы, без конца и края лампасы. И алые ленты в гривах, челках. Ленты, ленты, ленты… То шел недавно уже показавший себя в боях за Харьков, Люботин и Полтаву полк червонных казаков. Во главе с очень юным, как мне показалось, атаманом.
Миновав вокзал, конница проследовала дальше к кобелякскому переезду, а потом прямо на запад к Козслыцине – Кременчугу. Вслед за конницей и я направился к переезду, а оттуда на север, в свой отряд. Наши пути разошлись. Ошеломленный недавним зрелищем, я не мог предполагать, что вскоре судьба снова
