Маневр предстоял один, единственно важный. Добраться до рубки раньше, чем на палубу обрушится новая волна, способная смыть Бондаря, как беспомощную козявку. Добраться и уцепиться за что-нибудь. Вот и вся тактика. Вот и вся стратегия.
Следуя ей, Бондарь ринулся вперед. Развить по-настоящему хорошую скорость мешали не только потемки, ветер и скользкие доски под ногами, но и адская боль во всем теле. Грудь изнутри жгло треснувшее ребро, голова раскалывалась при каждом резком движении, ныло левое плечо, перед глазами расплывались радужные круги. Однако Бондарь не давал себе пощады и преодолел две трети палубы раньше, чем его заметили корейцы. Только один из них держал в руке кинжал, именно блеск лезвия привлек недоброе внимание Бондаря. Яхта зарылась бортом в воду, так что на последнем этапе бежать пришлось вдоль шаткого косогора, – бежать прямо на выставленный клинок.
Прижавшийся спиной к рубке кореец издал предостерегающий возглас. Надо полагать, он не хотел убивать. Надо полагать, умирать ему не хотелось тоже. Подпрыгнув на бегу, Бондарь превратился в живой снаряд. Обе его подошвы обрушились на противника, словно молот. Затем яхту накрыло бурлящей волной. Пальцы Бондаря, вцепившиеся в стальной трос, едва не разорвались пополам, – настолько сильным было стремление моря утащить капитана за борт.
Когда вспененная вода сошла, Бондарь обнаружил, что никакого корейца поблизости нет, отсутствует также и дубинка, зато кинжал никуда не делся – торчит себе в правой ступне, не позволяя ступить на ногу. Ладно, черт с ней, с ногой. Главное, теперь Бондарь снова вооружен, следовательно, очень опасен.
Он вытер лицо рукавом куртки. Трескучий электрический разряд в небе осветил рубку и четверку мокрых корейцев, жмущихся друг к другу. При взгляде на этот моментальный черно-белый снимок стало ясно, почему уцелели только эти четверо и почему они не набрасываются на Бондаря скопом. Напуганные разгулом стихии, парни обвязались канатом, концы которого были пропущены сквозь прутья трапа. С такой надежной страховкой можно было не опасаться волн. Правда, оставался еще Бондарь, а корейцы уже успели убедиться, что этот человек пострашней самого страшного урагана.
Переждав очередной потоп, Бондарь выплюнул воду и крикнул:
– Где остальные?
– Унесло-о-о, – долетело в ответ.
Что ж, задача несколько облегчалась. Вернее, легче становился тот камень, который предстояло взять на душу.
Бондарь наклонился. Услышав звериный рев, перекрывший шум бури, корейцы задрожали, словно температура внезапно упала до минусовой отметки. Казалось невероятным, чтобы подобный леденящий кровь звук способен исторгать из груди обычный человек, из плоти и крови. Может быть, эти русские слеплены из какого-то иного теста? Может быть, у них отсутствуют нервные окончания, заставляющие нормальных людей испытывать ужас, боль, отчаяние, усталость? Выходит, что так. Иначе почему этот спятивший Бондарь не потерял сознание, выдернув нож, насквозь проткнувший ногу? Зачем взял его в зубы, сделавшись похожим на отчаянного пирата? И что означает его многообещающее подмигивание? Корейцы не нашли ответов на вопросы, лихорадочно возникающие в мозгу. Не осталось времени. Яхта накренилась, подставляясь могучему валу. Бондарь оглянулся. Вертикальная стена воды надвигалась со спины, ежесекундно усиливая предостерегающий рокот. Инстинкт самосохранения визжал: «Цепляйся за трос, цепляйся скорей!»
Бондарь посмотрел на трап перед собой. На блестящие лица привязанных к трапу корейцев. Стиснул зубы покрепче и принял стойку ныряльщика.
Обрушившийся на палубу поток швырнул Бондаря вперед, как щепку. Расчет оказался верен, хотя удар о железо едва не вышиб из капитана дух. Вспоминая потом этот эпизод, он не мог с уверенностью сказать, каким чудом удержался на трапе, но чудо произошло. Более того, кинжал остался в зубах Бондаря, когда, захлебываясь, он потерял сознание. Потом чернота отхлынула. Бондарь обнаружил, что он завис прямо над четверкой кашляющих корейцев. Увидел витки пропитавшегося водой каната: оранжевые жилеты поперек тщедушных торсов.
– Поздравляю, – прохрипел Бондарь, перерезая импровизированный ремень безопасности всюду, куда мог дотянуться, свесившись вниз головой.
Секундой позже о металлические ступени звякнули лезвия кинжалов, запоздало выхваченных корейцами. Поспешивший вскарабкаться выше Бондарь пнул ногой наиболее назойливого и, выпустив уже бесполезный клинок, погрузился в белоснежную пену. Еще несколько раз обрушивались волны на яхту, и всякий раз, когда та выныривала на поверхность, одним корейцем становилось меньше.
Вот и все, отстраненно подытожил Бондарь, когда остался на трапе один. Все его четыре конечности намертво переплелись с перилами и перекладинами, тогда как противники держались лишь с помощью рук. Не мешай им оружие, борьба за жизнь продлилась бы дольше. Оставалось проверить, насколько живуч хранитель древних традиций в кимирсеновском френче. Константин Ли. Председатель разгромленного общества корейско-русского противостояния.
Переждав накат водяной горы, Бондарь развернулся, чтобы забраться в рубку, но Константин Ли был тут как тут, словно чертик из табакерки. Издав воинственный клич, он прыгнул вниз, сшиб Бондаря, и два сцепившихся в смертельной схватке тела покатились на палубу.
Председатель решил умереть. Обнаружив, что русскому удалось освободиться от пут, он понял, что исправить уже ничего нельзя. Он вспомнил голос, сказавший по телефону: «Родина ждет». Родина действительно ждала. Открыв вместо объятий двери всех своих застенков и пыточных камер. Не заглушив двигатель, не застопорив штурвал и даже не поставив «Летучую рыбу» на автопилот, он высунулся из рубки и с ненавистью уставился на блестящую кожанку русского. Как получилось, что капитан Бондарь встал у него на пути? Как удалось ему разрушить ту пирамиду власти и беспрекословного подчинения, на вершине которой стоял Председатель? Все рухнуло, рухнуло окончательно и бесповоротно. Но Константин Ли не собирался погибать в одиночку под обломками своей маленькой империи. В нескольких десятках километров находился густонаселенный город, а совсем рядом, на «Летучей рыбе», в отдельном тайнике хранились запалы к атомным бомбам, способным уничтожить и Владивосток, и все окружающие порт поселки. Безумная затея? Как бы не так! Тому, кто самостоятельно освоил принципы управления морским судном, будет не так уж сложно справиться с куда более простым механизмом. «И я справлюсь, – подумал Председатель, изготовившийся к прыжку. –
Оружия в рубке не было, поэтому действовать пришлось голыми руками. Председатель уповал на внезапность нападения и на слабость раненого противника. Он норовил перегрызть ему глотку или выдавить глаза пальцами, он стремился добраться до чужой мошонки.
Бондарь яростно сопротивлялся, однако силы его были на исходе, это ощущалось по вялости его движений, затрудненному дыханию, помутившемуся взгляду. Пока что еще он умудрился подминать Председателя и одновременно выдерживать напор набегающих волн. Но как долго выдержат его ноги, обвившиеся вокруг растяжки мачты? Минуту, другую? Потом набежит волна, подхватит сцепившихся мужчин, повлечет их к гибельному краю.
Председатель был готов к этому. Если их смоет, то он и Бондарь пойдут ко дну вместе – такова была программа-минимум. По большому же счету Председатель предпочел бы не утонуть, а раствориться в атомной вспышке, как в нирване. Чем не достижение великого освобождения? Пара ядерных зарядов – это не пущенная пуля. Что может быть грандиознее и величественнее такого добровольного ухода из жизни?
Бондарь же думал не о смерти, притаившейся в трюме яхты, не об агрессивной политике Северной Кореи, не о начальстве, не о собственной карьере или выгоде. Сложные взаимоотношения между Россией и Америкой его тоже не занимали, потому что эти и все другие названия и определения превратились в пустой звук.
Был Бондарь. Был хрипящий и извивающийся под ним враг. Была Лиззи, брошенная на произвол судьбы. Вот ради нее-то и старался Бондарь в первую очередь. Он защищал
