– Плохой план, Женя. Неправильный.

– У тебя есть лучше?

– Тебе надо к хирургу, а не к стоматологу, – решительно произнесла Лиззи. – Бровь рассечена, переносица распухла…

– Голова обвязана, кровь на рукаве, – пробормотал Бондарь, – след кровавый стелется по сырой траве.

– Эй, эй! Ты опять бредишь?

– С чего бы мне бредить? Череп вроде не проломлен. – Бондарь подвигался, оценивая масштаб полученных увечий. – Плечо, правда, побаливает, и дышать трудновато.

– Неудивительно, – сказала прослезившаяся Лиззи. – Ведь этот узкоглазый колотил тебя, как ненормальный. Я слышала треск.

– У него лопнули штаны от усердия? – попробовал отшутиться Бондарь.

– У тебя ребра хрустели!

– Ерунда. До свадьбы заживет.

Лиззи подалась вперед так порывисто, что едва не упала вместе с креслом:

– До свадьбы? До какой свадьбы? С кем?

Слишком опасная была затронута тема, чтобы развивать ее дальше. Не ответив американке, Бондарь посмотрел на лампу. Каждое движение головой отдавалось болью, словно ею вдосталь поиграли в футбол, прежде чем присобачить обратно. Однако серьезных травм не наблюдалось, насколько можно было судить, не имея возможности пошевелить ни рукой, ни ногой. Константин Ли дубасил беззащитного пленника неумело, в слепой ярости.

– Так, – задумчиво произнес Бондарь. – Полагаю, у нас все получится.

– Хотелось бы, – сказала Лиззи. Она неотрывно наблюдала за Бондарем, испытывая странную смесь сочувствия и восхищения. Глаза на его перепачканном кровью лице заплыли, отчего казались сонными, однако напряженная линия челюсти свидетельствовала о крайней степени сосредоточенной решимости. Лиззи буквально кожей чувствовала, как Бондарь собирает волю в кулак. Концентрирует ее. Накапливает силы перед отчаянным броском.

Это не было иллюзией. Когда Бондарь снова взглянул на Лиззи, его глаза блестели, как у влюбленного юноши, способного перевернуть мир.

– Спички, – сказал он, кивнув на стол. – Я спровоцировал товарища председателя, чтобы он не додумался сунуть коробок в карман. Теперь нам обоим предстоит физическая разминка. Делай, как я. – Бондарь принялся осторожно раскачивать свое кресло, сантиметр за сантиметром приближая его к столу. – Получается?

– Угу, – пропыхтела Лиззи, осваивающая новый способ передвижения.

– Твоя задача – подобраться ко мне вплотную. Только, не упади, ради бога. Иначе все пропало.

– Что?

– Не будем тратить время на разговоры, – прерывисто произнес Бондарь. – Следует поспешить, не то лампа совсем остынет.

Ничего не понимая и думая, что затея напоминает какую-то странную детскую игру, Лиззи стала осторожно раскачиваться в нужном направлении. Иногда волны помогали ей, а иногда мешали. Вскоре американка приноровилась к их ритму, и дело пошло на лад. Широко расставленные ножки кресла охотно скользили под уклон, когда пол каюты наклонялся в сторону Бондаря.

Сам он, добравшись до стола, сильно откинулся назад и резко бросился грудью на стол. Хватая коробок, он сильно ушиб подбородок, зато крепко стиснул его зубами. Вставшее на дыбы кресло попыталось опрокинуться на спинку, но Бондарь сумел укротить его, всем весом налегая на подлокотники.

Шурух! Передние ножки ударились об пол и застыли, как вкопанные. Кресло было слишком тяжелым, чтобы реагировать на качку. Бондарь был слишком осторожен и расчетлив, чтобы упустить свой шанс.

Лиззи до самого конца не верила в успех, однако они сделали это. Сделали вместе. Ее до сих пор сотрясала нервная дрожь. Еще бы! Малейший просчет, одно неверное движение – и все пошло бы насмарку. Лишь сверхъестественное спокойствие Бондаря помогло американке выполнить все, что от нее требовалось. В том, как сблизились их лица, когда спичечный коробок переходил из мужского рта в женский, не было ничего сексуального, однако грудь Лиззи окаменела, пока Бондарь зубами снимал с нее лоскуты разрезанного бюстгальтера, Лиззи старательно глотала набегающую слюну. Ни в коем случае нельзя было намочить коробок, зажатый между зубами – ни при каких обстоятельствах.

Лиззи справилась с этой задачей. Непонятно как, но справилась. И Бондарь, соорудивший перед собой кучу тряпья, одобрительно сказал:

– Молодец. Умница.

– Га-га-гу, – промычала Лиззи, из оскаленного рта которой торчал спичечный коробок. Что означало: «Стараюсь».

– Всегда носи хлопчатобумажное белье, – наставительно сказал Бондарь. – Оно горит значительно лучше, чем синтетика.

– Го-га-го-гу-га-го-гэ? – переспросила Лиззи. Она не знала, что такое «хлопчатобумажное».

– Коттон, – пояснил Бондарь. Заметив, что Лиззи намеревается что-то добавить, капитан предостерегающе помотал головой. – Дискуссия отменяется. Сейчас нам предстоит самое трудное. Выдвини языком середину коробка так, чтобы я мог достать оттуда спички. Не волнуйся, дыши ровно, не делай резких движений. – Бондарь подмигнул Лиззи, что выглядело довольно жутковато при его разукрашенной физиономии. – У тебя получится. Что-то вроде первого целомудренного поцелуя. Губы каменные, двигается только язык.

Их головы снова соприкоснулись. Так продолжалось несколько раз, пока Бондарь не выложил на стол три спички. Правда, поджечь остатки лифчика с первой попытки не удалось. Лиззи покрепче стиснула коробок, а Бондарь зажал в зубах спичку. Наконец приноровившись к амплитуде качания, Бондарь чиркнул серой о серу, высек пламя и поднес его к уголку тряпочки.

Дыма получилось больше, чем огня, однако Бондарь заявил, что это даже хорошо. По его словам, поджигание паяльной лампы могло занять минуты три. Капитан взялся за дело одновременно с рокотом двигателей, оповестивших о том, что яхта снялась с якоря. Бондарь попросил Лиззи повернуть кресло правым боком, набрал полную грудь воздуха и повторил испытанный трюк с броском на стол. Лиззи услышала, как заскрежетали многострадальные зубы любовника, вцепившегося в железную ручку лампы, чтобы придвинуть ее вплотную.

Возня с вентилем и плунжером продолжалась довольно долго. Бондарь попеременно действовал губами и подбородком, а кровь капала на стол и тряпки тлели все слабее. И все же лампа была поднесена к костерку, после чего раздалось знакомое ровное шипение пламени. Бондарь мгновенно отпрянул, но огненный язык успел лизнуть его изуродованное лицо. Американка, ожидавшая услышать болезненный возглас, вытаращила глаза, когда до нее донеслось почти равнодушное:

– Порядок. Теперь еще одно испытание, Лиза. – Бондарь слабо улыбнулся. Готова к неприятным ощущениям?

– Конечно, – сказала Лиззи.

– Тогда поехали.

Бондарь вытянул шею и прикусил ручку лампы. Казалось, эта тяжесть вывихнет ему челюсть или выломает передние зубы, однако капитан успешно снял лампу со стола и поднес пламя к веревке, удерживающей руку Лиззи на подлокотнике кресла.

– Ох, – вырвалось из ее груди. Бондарь изо всех сил старался держать лампу ровно, чтобы пламя било только в одно место, но качка и неимоверная усталость мешали ему. К концу процедуры запястье Лиззи представляло собой один сплошной ожог, а ее искусанные губы сменили вишневую окраску на фиолетовую.

И все-таки дело было сделано.

Как только перегоревшие путы упали на пол, Лиззи подхватила лампу, фактически, выроненную Бондарем.

– Скорей, – пробормотал он, прислушиваясь к тарахтению двигателя. Действуя одной рукой, Лиззи принялась пережигать веревки на его руках и ногах. Бондарь сидел молча, прикрыв веки. Создавалось