хладнокровии и решимости корейцев. Равно как и голос, поданный Пьо после некоторого размышления.

– Вот что, – сказал он. – Ресторан закрыт, никто вам не поможет. Ведите себя хорошо, вы оба, если не хотите пойти на жаркое. Наши повара превосходно готовят свинину, но, полагаю, с человечиной тоже справятся. – Не переставая говорить, Пьо сгреб Лиззи за волосы на затылке и вынудил ее задрать голову. – Посмотри на горлышко своей подружки, Женя. Оно такое хрупкое, такое беззащитное. Стоит полоснуть по нему, и… – Треугольный клинок сверкнул в миллиметре от женской шеи. – И не будет на свете Лизы, связавшейся с любителем сыра и йогурта.

– Чего тебе от нас надо? – глухо спросил Бондарь.

– Я всего-навсего хочу угостить тебя отличным обедом, – ответил Пьо. – За счет заведения, разумеется. Во время совместной трапезы мы познакомимся поближе. Ты удовлетворишь мое любопытство, а я утолю твой голод. Взаимовыгодная сделка. – Тут кореец прервался, гнусаво промяукав несколько фраз на родном языке. Затем он снова обратился к Бондарю.

– Ну вот, заказ, с которым было столько мороки, я взял на себя. Остается принести извинения перед дамой, которая будет глотать слюнки, пока мы будем пиршествовать. Прошу нас простить, уважаемая Лиза. – Повинуясь приказу Пьо, двое корейцев скользнули к столу, подхватили американку под руки и отволокли ее в сторонку. Там, уложенная на пол лицом вниз, она затихла. Из-за того, что ее накрыли собственным пальто, она казалась покойницей. Очень достоверная иллюзия. Корейцы с тесаками в руках могли в любой момент прервать жизнь беспомощной жертвы.

Бондарь застыл. Рискованная игра, которую он затеял, перешла в критическую фазу. Теперь все зависело от его хладнокровия, выдержки и умения скрывать истинные чувства. Если он хорошо сыграет свою роль, то уже сегодня окажется на борту таинственной яхты «Летучая рыба» и познакомится с ее командой. Если допустит промах, то это закончится прискорбно, по крайней мере для доверившейся ему американки. Она этого не заслужила. Тем более что под угрозой находились теперь не только ее карьера и доброе имя, но и жизнь. Жизнь, повисшая на волоске.

В сравнении с американскими автомобилями, сто двадцать первая «Мазда» была тесновата. Интерьер салона не радовал глаз, скорее, наоборот. А чего еще можно ожидать от подержанной колымаги- пятилетки? Будь воля Шона, он никогда бы не взял в аренду эту развалюху. И не торчал бы на солнцепеке в грязном тупичке, провонявшем помойкой.

– Эй, Джул, – окликнул он напарника, – ты понимаешь, что происходит?

– А что происходит? – откликнулся тот, крутя ручку настройки приемника.

– Наш босс и ее странные приказы, – многозначительно произнес Шон.

– Плевать. – Отыскав старый добрый рок-н– ролл «Снова в СССР», Джул удовлетворенно засопел и откинулся на скрипучую спинку сиденья.

– А вот мне не плевать, Джул. Мне совсем не плевать. – Держась за руль, Шон наклонился, чтобы убавить громкость.

– Эта вчерашняя история с русским. Почему Лиззи осталась с ним? Держу пари, они провели ночь в одной постели. Теперь они воркуют, точно два голубка.

– Это был кошмарный долгий перелет, – жизнерадостно пропели динамики особым рок-н-ролльным голосом сэра Пола Маккартни.

– Тебе то что? – зевнул Джул. – Лично я доволен, что они заключили союз. Этот чокнутый русский мог запросто отдать нас на растерзание палачам из подвалов КГБ. Он этого не сделал. Живи и радуйся.

Я снова в эс-эс-эс-эр, ты не представляешь, как я счастлив.

– Я живу и радуюсь, – мрачно сказал Шон. – Но это не помешало мне сделать звонок полковнику Кимберли.

– Я тоже сделал звонок, – кивнул Джул, – и тоже поделился своими соображениями с полковником. Пусть принимает решение. От нас больше ничего не зависит.

– Вот именно. Нас поставили дежурить в таком месте, где мы не имеем возможности контролировать ситуацию.

– А я не хочу контролировать ситуацию, – признался Джул, после чего с чувством подпел Полу Маккартни: – От украинок кругом голова, они мне всех милей.

– Впереди автобус, позади фургон. – Шон раздраженно вскрыл пакет с круассанами, выбрал самый пухлый и запихнул его в рот. – Плохой обзор, плохое предчувствие.

– Не напрягайся, парень. Нам велено ждать, мы ждем. Какие проблемы?

Снова в эс-эс, снова в эс-эс, снова в эс-эс-эс-эр.

– Вот возьмут нас русские за задницу, тогда узнаешь, какие проблемы. – Это было произнесено с такой желчной интонацией, словно Шон жевал не сладкие круассаны, а внутренности выпотрошенного тунца. – Лично мне моя задница дорога, очень дорога. – Он поерзал на сиденье, сопя и чавкая. – Я ношу ее при себе не первый год, так что успел привыкнуть к ней, как к неотъемлемой части своей персоны. Это добротная, чистая, безотказная американская задница, под которой кое-кто пытается развести огонь. Меня это беспокоит.

– Послушай, парень, – занервничал Джул. – Мне моя задница дорога не меньше, но я не афиширую это. Пока нам платят, мы должны честно выполнять свой долг, а не устраивать истерики. Сохраняй мужество. – Подавая пример, Джул скрестил руки на груди, топая ногой в такт зажигательному мотиву.

– Пусть сначала дадут разумную цену за мое мужество, – проворчал Шон, когда Пол Маккартни исчерпал запас поэтических образов и вновь перешел к рефрену. – Бесплатно ничего в этом мире не бывает.

Вообще-то Джул был того же мнения, но почему-то реплика напарника вызвала у него острый приступ неприязни.

– Почему бы тебе не начать жевать с закрытым ртом? – спросил он. – И не будешь ли ты так любезен прекратить облизывать пальцы во время еды?

– Оставь мои пальцы в покое, парень, – ощетинился Шон. – Я же не указываю тебе, что делать с твоими собственными.

Проследив за исчезновением очередного круассана во рту напарника, Джул убежденно произнес:

– Я бы никогда не рискнул прийти с тобой в приличное место. Никогда.

– Вот как?

– Именно так, парень.

– Могу я узнать, почему? – выпятил грудь Шон.

– А ты не догадываешься? – удивился Джул, манипулируя тумблером радиоприемника.

– Нет, не догадываюсь. – Шон злобно скомкал шуршащий пакет и выбросил его в окно.

– Потому что ты задница, ослиная задница, – пояснил Джул, отыскав еще одну рок-н-ролльную мелодию.

– Я задница?

– Да. Самовлюбленная, лишенная мужества и хороших манер задница. По правде говоря, я буду рад, когда наша совместная работа закончится.

– А уж я как буду рад! – откликнулся Шон, лихорадочно отыскивая известные ему оскорбления. Таковые почему-то вылетели из головы. В итоге он не придумал ничего лучше, чем воскликнуть с интонацией выведенного из себя бойскаута: – Видел бы ты себя, парень! Вот уж урод, так урод. Смотреть на тебя противно. Ты же надеваешь носки под сандалии на манер умственно отсталого тинейджера из Оклахомы.

– Зато, – парировал Джул, – я не чавкаю за едой, как эгоистичная чикагская свинья.

– Бла-бла-бла, – пренебрежительно скривился Шон. – Какие мы нежные! Ты взрослый мужчина с яйцами или утонченная девица?

– Беспокойся о своих собственных яйцах, вот что я тебе скажу, парень.

– Мои-то как раз в полном порядке.

Джул хотел было ответить на это колкостью, но внезапно обнаружил, что гнев, распиравший его все это время, куда-то подевался. Будто воздух из шарика выпустили. Словно по заказу, закончился и агрессивный