Олег. – Но я не зарекался. Я только пообещал, что не стану проявлять инициативу.

– И сдержал слово?

«Нет», – промелькнуло в мозгу Олега.

– Да, – хрипло произнес он.

– Врешь! – прошептал Иван.

Его глаза были тусклыми, как у мертвеца, да и лицо не радовало обилием живых красок.

Олег поместил руки так, чтобы можно было блокировать удар слева и одновременно выхватить пистолет из-за пояса.

– Продолжайте, сударь, – надменно предложил он. – Вы, кажется, соизволили назвать меня лжецом? Категорически не согласен. Что дальше?

– Оставь «вальтер» в покое, он тебе не понадобится. – Иван выбрался на ночную дорогу. – Никто с тобой счеты сводить не собирается. Иди получай снаряжение.

– Какое снаряжение? – тупо спросил Олег.

Он чувствовал себя дурак дураком, приготовившись дать напарнику отпор. Тот не собирался выяснять отношения с помощью кулаков или оружия. Достал из багажника вещмешок, швырнул под ноги вышедшего Олега, неохотно пояснил:

– Трос, «кошка», нож, фляга, запасная обойма. Прежде чем браться за что-нибудь, не забудь надеть перчатки. Отсюда идем пешком. Машину отгонят обратно в Керчь.

– Насчет Тани, – начал было Олег.

– Хватит, – остановил Иван. – Все и так ясно, герой-любовник.

– Слушай, чего ты взбеленился? Она тебе жена? Сестра?

– За жену или сестру убил бы на месте. Бери мешок, и пошли. Нам еще топать и топать.

– Давай выясним отношения до конца, – заупрямился Олег, не двигаясь с места.

– Их больше нет, отношений, – скучно ответил Иван. – Завтра вытаскиваем Таню и разбегаемся. От своей доли камней отказываюсь в вашу пользу. Вам предстоят немалые расходы. Свадебное путешествие, обустройство семейного гнездышка.

– Не валяй ваньку! – Учитывая имя Ивана, это прозвучало двусмысленно и оскорбительно. – Не валяй дурака, – поправился Олег, но это лишь усугубило ситуацию. – При чем тут семейное гнездышко? Орлы в неволе не размножаются, слыхал?

– А стервятники? – спросил Иван, захлопнув багажник с такой силой, что бедный «жигуленок» едва не рассыпался на запчасти.

– Не доставай, – угрожающе предупредил Олег.

– Делать мне больше нечего. Я таких типов за версту обхожу… когда обстановка позволяет.

– Ну и проваливай!

Взглянув исподлобья на Олега, Иван забросил на плечо вещмешок и зашагал в темноту. Олег понял, что удерживать напарника бессмысленно: тот попытается справиться собственными силами. Вступит в бой с «Беркутом» и сложит упрямую голову. А Таня?.. Тане предстоит поплатиться за доставленное ей удовольствие. Если Олег останется здесь, ее участь предрешена. Выругавшись, он двинулся следом за Иваном.

Около получаса они молча шли по степи, путаясь ногами в жесткой крымской траве. На пути то и дело попадались курганы. Освещенные молочным лунным светом, они таили в себе ловушки: множество ям, вырытых искателями античных древностей и грозных сувениров Великой Отечественной.

В этих краях сорок дней и ночей стоял насмерть и сражался насмерть легендарный эльтигенский десант. Это было в ноябре 1944-го. Уцелевших при высадке осталось тысячи четыре, и каждому приходилось биться за четверых.

Их взяли в кольцо. Блокада была подобна затягивающейся удавке. Росло чувство обреченности, отчаяние брошенных на произвол судьбы.

Родина-мать, ты звала, мы услышали, думали десантники. Родина-мать, теперь твой черед услышать нас!

Эх, мать-перемать…

Бушевал шторм, волны сокрушали берег, за который вцепился десант, а фашисты сокрушали десант, вцепившийся в берег. Развалины Эльтигена, избороздившие его линии траншей и язвы воронок ежедневно меняли свои очертания, и люди тоже менялись, худея на глазах, ожесточаясь в своей ненависти к врагу и делаясь от этого одержимыми, почти святыми. В жизни всегда есть место подвигу. Даже если место это – крохотная пядь родной земли.

Чтобы сломить дух эльтигенцев, фашистское командование распорядилось сбрасывать на плацдарм не только бомбы, но и листовки, а в редкие минуты затишья между обстрелами громыхали радиорупоры, вопящие на всю округу: «Солдаты Новороссийской дивизии, вас бросили… никакой помощи вам не дадут… никто вас не спасет, вы погибнете…»

Вы погибнете, погибнете, погибнете…

Сдавайтесь, сдавайтесь, сдавайтесь…

А бойцы, непроизвольно прислушиваясь к жестяным голосам, лопатили и перелопачивали заново тонны земли, твердой, каменистой, отнимающей много сил, оставляющей взамен голод и жажду.

Пить, пить, пить! Море было рядом, но настоящей воды, питьевой, катастрофически не хватало. Какое счастье набрать пригоршни мутной жижи из лужи! Какое счастье ловить пересохшими губами дождевые капли! А к колодцам не подступиться: на них направлены десятки пулеметов. Вокруг валяются продырявленные пулями ведра, бидоны, каски, котелки. Там же лежат продырявленные тела тех, кто каждую ночь подбирается к колодцам с этими ведрами, бидонами, касками, котелками…

Каждому знакомо выражение: «Умираю от жажды». Далеко не все знают, что это означает в действительности. А умирать от голода? Продукты иссякали. Суточный паек из ста граммов сухарей и банки консервов на двоих считался праздником. Десантники стали худыми, как узники концлагеря, а голоса у многих сделались детскими. И глаза были по-детски огромными. Иногда светящимися самой настоящей радостью. Это когда ночная вылазка на поля и огороды завершалась успешно. Например, уходили вчетвером, а возвратились втроем, но зато со свеклой или с картошкой. Или если удалось выспаться в тепле.

В тепле… Редкая удача. Становилось все холоднее и холоднее, а теплого обмундирования не было. Тоска накатывала. Продуктов нет, воды нет, боеприпасы кончаются, оружия мало. Сколько это может продолжаться?

Пока будет длиться блокада.

Чтобы сделать ее полной, немцы запустили в пролив самоходно-десантные башни с пушками и зенитными пулеметами. Против них, обшитых стальными листами, укрепленных бетонными плитами, низко сидящих, непотопляемых, оказались бессильны самолеты, артиллерия и торпедные катера Тамани. Восемь- десять барж ежедневно патрулировали пролив, не пропуская к плацдарму ни одного суденышка. Каждое утро в течение шестнадцати с половиной минут эти серые чудища, именуемые «плавучими гробами», с немецкой педантичностью расстреливали Эльтиген.

Снабжение десантной дивизии попытались наладить с помощью «ильюшиных», но фашисты встречали их ураганным огнем шестидесяти шести батарей зенитной артиллерии и армадами «Мессершмиттов». Отступились сталинские соколы. За дело взялись девчата из сорок шестого легкобомбардировочного полка, прозванные немцами «ночными ведьмами». Не на метлах и не в ступах – на крохотных фанерных самолетиках «По-2» носились они над нашими позициями, сбрасывая мешки, подвешенные вместо бомб. С выключенными моторами, со слезящимися от ветра глазами, на высоте сорока метров, чтобы не промазать в квадрат, помеченный кострами. Ведьмы, говорите вы? Нет, ангелы. Небесная рать. Сестры милосердного мужества, без которых у десантников давно закончились бы боеприпасы, медикаменты, одежда, вобла, картошка, мука, масло. Крикнут девушки звонко: «Братишки, привет с Большой земли!» – и сбросят незнакомым братишкам не только мешки, но и долгожданные письма в адрес полевой почты 11316.

Как было на них не молиться?

Все красноармейцы без памяти влюблялись в этих девчат, понятия не имея, как их зовут и как они выглядят. Особенно влюблялись раненые. К концу операции их набралось очень много, раненых. Они