смерти во время разбирательства о содеянном. Но вы использовали имя Сюрот. В большинстве случаев это нормально, кроме как при обращении к самой Верховной Леди, конечно, но с Меньшей Рукой использование ее имени без ее титула подразумевало, что Вы были либо невежественный местный житель, либо любовник Сюрот. Свет Вам благоприятствовал, и она решила, что Вы близки».

Перрин безрадостно рассмеялся. Шончан. И возможно также та’верен.

«Скажите, если вопрос вас не оскорбляет, у вашей леди сильные связи, или возможно богатая земля?»

Это удивило его так, что он крутанулся в седле, чтобы взглянуть на нее. В этот миг что-то сильно ударило его в грудь, вызвав огненную реку боли поперек его груди, и ударило его в руку. Позади него, лошадь ржала от боли. Ошеломленный, он уставился на стрелу, торчащую из его левой руки.

«Мишима», – отчеканила Генерал Знамени, напирая на слова, – «то четырехэтажное здание с соломенной крышей, между двумя черепичными крышами. Я видела движение на крыше».

Выкрикнув команду, следовать за ним, Мишима поскакал вниз по людной улице с шестью шончанскими копейщиками, подковы зацокали по брусчатке. Люди отскакивали с дороги. Другие смотрели. Никто на улице, казалось, не понял, что случилось. Двое других копейщиков соскочили с седел, направляясь к дрожащему коню у которого стрела торчала из плеча. Перрин перебирал сломанную пуговицу, свисающую на нитке. Шелковая куртка был разрезана, начиная от пуговицы, поперек груди. Кровь струилась, пропитывая его рубашку, вниз по его руке. Если бы он тогда не повернулся, стрела прошла бы сквозь сердце вместо его руки. Возможно, вторая стрела тоже попала бы в него, но и одной было достаточно. Двуреченскую стрелу так легко было не отклонить.

Кайриэнцы и Taйренцы столпились вокруг него, когда он слез с коня. Каждый предлагал ему помощь, в которой он не нуждался. Он вытянул свой поясной нож, но Камайли забрала его и ловко подрезала древко, так что она смогла обломить его прямо у тела. Это вызвало острый толчок боли, прокатившийся вниз по руке. Она, казалось, не обращала внимания на кровь на своих пальцах, просто вытянула из рукава носовой платок с кружевами, более светлого оттенка зеленого цвета, чем это в обычае у кайриэнцев, и вытерла их, затем исследовала конец древка, торчащий из его руки, чтобы удостовериться, что нет никаких щепок.

Генерал Знамени тоже слезла со своего гнедого и нахмурилась. – «Мой взор потуплен из-за вашего ранения, милорд. Я слышала, что в последнее время преступность растет. Поджоги, грабежи, убийства, совершенные без видимой причины. Я должна была защищать Вас лучше».

«Сожмите зубы, милорд», – сказал Барманес, завязывая кожаный шнур на древке над острием стрелы. – «Вы готовы, милорд?» – Перрин сжал челюсти и кивнул, и Барманес дернул. Перрин подавил стон.

«Ваш взор не потуплен», – сказал он хрипло. Чтобы это не значило. Было что-то недоброе в том, как она это сказала. – «Никто не просил вас ходить за мной с пеленкой и соской. Я уж точно не просил». – Неалд протолкался через толпу, окружившую Перрина, держа руки наготове, но Перрин остановил его. – «Не здесь, парень. Люди могут увидеть». – Народ на улице наконец заметил происходящее и собрался поглазеть, взволнованно переговариваясь друг с другом. – «Он может Исцелить это, так, что вы никогда не узнаете, что я был ранен», – объяснил Перрин, пробуя согнуть руку. Он вздрогнул. Это была плохая мысль.

«Вы позволите ему использовать Единую Силу на себе?» – недоверчиво сказала Тайли.

«Чтобы избавиться от дырки в руке и шрама через всю грудь? Как только мы окажемся где-то, где на нас не будет пялиться полгорода. А Вы бы так не сделали?»

Она вздрогнула и сделала тот особый знак. Он оказался перед необходимостью спросить ее, что это означает.

Мишима с очень серьезным видом присоединился к ним, ведя свою лошадь в поводу. – «Двое упали с той крыши с луками и колчанами», – сказал он спокойно, – «но умерли они не от этого. Они здорово ударились о брусчатку, но крови было мало. Полагаю, что они приняли яд, когда увидели, что потерпели неудачу».

«В этом нет никакого смысла», – пробормотал Перрин.

«Если люди убивают себя, чтобы не сообщать о неудаче», – сказала Тайли задумчиво, – «это означает, что у Вас есть влиятельный враг».

Влиятельный враг? Очень вероятно Масима хотел бы видеть его мертвым, но вряд ли он мог дотянуться так далеко.

«Все враги, которые у меня есть – далеко и не знают, где я». – Тайли и Мишима согласились, что ему виднее, но выглядели сомневающимися. Всегда оставались еще Отрекшиеся. Некоторые из них пробовали убить его прежде. Другие пытались использовать его. Он не думал, что вызвал дискуссию среди Отрекшихся. Его рука пульсировала от боли. Порез на его груди тоже.

«Давайте найдем гостиницу, где я смогу снять комнату».

Пятьдесят один узел. Сколько еще? Свет, сколько еще?

«Сбросьте их!» – кричала Илэйн. Сердцеед начал гарцевать, нервничая из-за скопления на узкой улице народа, других лошадей и пеших женщин вокруг, но Илэйн уверенной рукой усмирила своего черного мерина. Бергитте настаивала, чтобы она оставалась позади. Настаивала! Словно она – безмозглая дура! «Сбросьте их, чтоб вы сгорели!»

Но ни один из многих сотен человек, находящихся на широких галереях на пятидесятифутовой городской стене из серого камня с белыми прожилками, конечно же, не обратил на нее ни малейшего внимания. Сомнительно, чтобы они вообще услышали ее голос среди собственных криков, проклятий и воплей, звона стали над широкой улицей, проходившей сразу под стеной, где, обливаясь потом под лучами полуденного солнца в необычно безоблачном небе, сотни людей убивали друг друга мечами, пиками и алебардами. Рукопашная схватка уже переместилась на стену, на протяжении двух сотен шагов, окружив три высокие круглые башни с реющими над ними Белыми Львами Андора, и угрожала двум другим, хотя те, кажется, хвала Свету, еще были в безопасности. Люди кололи и рубили – никто из тех, кто был в ее поле зрения, не отступал ни на шаг. Арбалетчики в красных кафтанах на вершинах башен вносили свой вклад в общую бойню. Но после выстрела арбалету нужно много времени на перезарядку, а стрелков в любом случае было слишком мало, чтобы отразить очередную волну. В башнях находились только гвардейцы. Остальные были наемниками. Исключая Бергитте.

Здесь, вблизи, благодаря узам, глаза Илэйн легко отыскали ее стража. Заплетенная сложным узором золотая коса качалась, когда Бергитте выкрикивала ободряющие слова своим солдатам, указывая луком туда, где требовалось подкрепление. В своей красной куртке с белым воротником и широких небесно- голубых штанах, заправленных в сапожки, на ней единственной на стене не было каких-либо доспехов. Она настояла, чтобы Илэйн оделась во все серое, чтобы не привлекать к себе внимание и избежать любых попыток захватить или убить ее. У большинства из нападавших имелись арбалеты или заброшенные за спину короткие луки, и многие из тех, кто не находился в первых рядах схватки или еще не вступил в бой, легко могли сделать точный выстрел на пятьдесят шагов. А вот четыре золотых банта на плече Бергитте, красноречиво говорившие о ее ранге, могли сделать ее мишенью для любого из людей Аримиллы, у которого были глаза. По крайней мере, сейчас она не была в непосредственной близости от схватки. По крайней мере, она…

У Илэйн в груди перехватило дыхание, когда на Бергитте устремился жилистый парень в нагруднике и коническом стальном шлеме с мечом, но золотоволосая женщина хладнокровно увернулась от выпада – узы донесли лишь азарт схватки, не более! – и ударила слева луком, попав парню сбоку по голове и сбив его со стены. У него еще хватило времени на вскрик, прежде чем он с отвратительным шлепком столкнулся с мостовой. Это был далеко не единственный труп, украшавший улицу. Бергитте говорила: «Люди никогда не