Старший мужчина прочистил горло. – «Эрит, это очень серьезно. Теперь подойди. Если ты уверена, возьми его за руки».
Без колебания, она подошла и встала лицом к лицу с Лойалом, улыбнувшись перед тем, как взять его за руки. Ее маленькие ручки в его онемевших и заледенелых ладонях ощущались очень горячими. Лойал сглотнул. Это происходило с ним наяву.
«Эрит, дочь Ивы, дочери Алар», – провозгласил Старейшина Хаман, накрыв своими ладонями их затылки, – «возьмешь ли ты в мужья Лойала, сына Арента, сына Халана, и клянешься ли под Светом и Древом беречь, уважать и любить его до конца жизни. Заботиться о нем и прислушиваться к нему. И наставлять его ноги на путь, которому должно следовать?»
«Под Светом и Древом, я клянусь». – Голос Эрит звучал ясно и решительно, а улыбка, казалось, вырывалась за пределы лица.
«Лойал, сын Арента, сына Халана, примешь ли ты в жены Эрит, дочь Ивы, дочери Алар, и клянешься ли под Светом и Древом беречь, уважать и любить ее до конца жизни. Заботиться о ней и принимать ее наставления?»
Лойал сделал глубокий вздох. Его уши трепетали. Он хотел жениться на ней. Действительно хотел. Просто был еще не готов. – «Под Светом и Древом, я клянусь», – проговорил он хрипло.
«Тогда, под Светом и Древом, я объявляю вас мужем и женой. Да пребудут с вами вовеки веков благословение Света и Древа».
Лойал посмотрел вниз на жену. Его жену. Она подняла руку и провела тонкими пальчиками по его усам. Ну, если так угодно, по будущим усам.
«Ты очень красив и они замечательно тебе пойдут. Бородка тоже».
«Вздор», – отрезала мать. Странно, но она прикладывала к глазам маленький кружевной платок. Мама никогда не была сентиментальной. – «Он слишком молод для подобных вещей».
На мгновение, ему почудилось, что уши Эрит стали отклоняться назад. Должно быть, игра воображения. Ему так много нужно было ей сказать – Эрит замечательный собеседник, хотя, если задуматься, главным образом слушатель. Но то немногое, что она говорила, всегда звучало очень убедительно – и он был уверен, что она совершенно не умела сердиться. В любом случае, ему не дали времени на дальнейшие раздумья. Опершись на его руки, Эрит приподнялась на цыпочки, и ему пришлось согнуться, чтобы их носы соприкоснулись. Откровенно говоря, они терлись носами дольше, чем это прилично в присутствии Старейшины Хамана и его матери. Но любые посторонние исчезли из мыслей, стоило ему лишь вдохнуть аромат его жены, а ей его. А чувствовать кожей прикосновения ее родного носика! Абсолютное блаженство! Он обнял ладонями голову девушки, и ему едва хватило присутствия духа, чтобы не потеребить ее ушко. А она таки дернула его за одну кисточку!
Лишь через некоторое время, казалось очень долгое время, он услышал голоса.
«Коврил, дождь все еще продолжается. Ты не можешь всерьез предлагать снова отправляться в дорогу, когда мы наконец-то, для разнообразия, имеем надежную крышу над головой и надлежащие кровати для ночлега. Нет! Я говорю. Нет! Сегодня ночью я не стану спать на голой земле, или в сарае, или – хуже того! – в доме, где ступни и колени свисают с краев самой большой кровати, которую удалось отыскать. Иногда, я даже всерьез подумывал, не отказаться ли от оказанного гостеприимства, и пусть валятся в Бездну Рока, если это невежливо».
«Ну, если вы так настаиваете», – неохотно согласилась мать, – «но я хочу, чтобы завтра мы поднялись рано, с самым рассветом. Я не желаю тратить впустую и на час больше, чем необходимо. Книга Перехода должна быть открыта как можно скорее».
Лойал, пораженный ужасом, резко выпрямился. «Так вот, что обсуждает Великий Пень!? Они не могут пойти на такое, только не сейчас!»
«В конечном счете, нам все равно придется оставить этот мир. И вступить на путь мы можем, когда Колесо завершает оборот», – ответила его мать, вновь пододвигаясь к ближайшему камину, чтобы дать юбкам обсохнуть. – «Так записано. Ныне как раз подходящее время, и чем скорее мы уйдем, тем лучше».
«Вы думаете также, Старейшина Хаман?» – волнуясь, спросил Лойал.
«Нет, мой мальчик, нисколько. Прежде чем мы ушли, я держал перед Пнем трехчасовую речь, которая, надеюсь, повернула несколько умов в правильном направлении». – Старейшина Хаман поднял высокий желтый кувшин, наполнил голубую чашку и, не отпивая, озабоченно уставился в чай. – «Но боюсь, твоя мать перетянула на свою сторону побольше. Она не преувеличивала, когда сказала, что может получить нужное ей решение уже в ближайшие месяцы».
Эрит налила чашку его матери. Затем наполнила еще две, поднеся одну ему. И все же уши Лойала опять трепетали в смущении. Он обязан вмешаться. Пусть ему еще многому предстоит научиться, чтобы стать достойным мужем, но он знал – сейчас важнее иное.
«Если б только я сам мог выступить перед Пнем», – бросил он горько.
«Звучит излишне нетерпеливо, муж». – Муж. Обращение означало, что Эрит смертельно серьезна. Звучало почти также плохо, как «сын Лойал». – «И что бы ты сказал Пню?»
«Я не желаю, чтобы ты его смущала, Эрит», – вмешалась мать прежде, чем он смог открыть рот. – «Лойал неплохо владеет пером, и Старейшина Хаман говорит, что из него может выйти ученый. Но он становится косноязычным, даже если аудитория не достигает и сотни. Кроме того, он – еще мальчик».
Старейшина Хаман сказал такое о нем? Лойал задался вопросом, когда его уши, наконец, перестанут дрожать.
«Любой женатый мужчина имеет право выступить перед Пнем», – твердо заявила Эрит. Теперь сомнений не оставалось – ее уши определенно прижимались назад. – «Дозволите ли вы мне направлять собственного мужа, Мама Коврил?»
Губы его матери шевелились, но звука не было. Брови застыли на полпути ко лбу. Он в жизни не видел ее настолько ошеломленной, хотя стоило ожидать чего-то подобного. У жен всегда приоритет перед матерью. – «Итак, муж мой, что бы ты сказал?»
Он не был нетерпелив, он впадал в отчаяние. Лойал сделал длинный глоток пахнувшего специями чая, но рот все равно оставался пересохшим. Мама права – чем больше слушателей, тем вероятнее, что он отклонится от основной мысли и начнет ходить вокруг да около. Говоря по-правде, приходилось признать, что иногда он чуточку сбивался даже перед несколькими слушателями. Совсем чуть-чуть. И не всегда, только иногда. Разумеется, Лойал владел ораторскими приемами – они известны каждому пятидесятилетнему ребенку – он просто не мог заставить слова выплеснуться наружу. Сейчас перед ним хоть и небольшая аудитория, но далеко не простые слушатели. Мать – известная Говорящая, Старейшина Хаман – прославленный огир, если даже забыть на минуту, что он Старейшина. И Эрит. Мужу нужно достойно выглядеть в глазах своей жены.
Повернувшись к ним спиной, он подошел к ближайшему окну и остановился, перекатывая в ладонях чайную чашку. Окно почти нормальных для Огир размеров, хотя стекла в резных переплетах и были такими же, как в комнатах внизу. Падавший с серых небес дождь истощился до измороси, поэтому, несмотря на пузырьки в стеклах, он мог различать деревья, растущие на другой стороне полей – тисы и сосны, изредка перемежающиеся одинокими дубами – все покрытые свежей весенней порослью. Люди Алгарина хорошо заботились о его лесах – собирали хворост, очищали заросли от валежника, лишая возможного топлива лесные пожары. Огонь требовал осторожного обращения.
Теперь, когда не видно глядящих на него слушателей, слова рождались легче. Может нужно начать с Тоски? Могут ли они рисковать исходом из стеддингов, если начнут умирать через несколько лет? Нет, этот вопрос был бы задан первым, и на него уже получены приемлемые ответы. В противном случае Пень завершился бы менее чем за год. Свет, если бы он выступал перед Пнем… На мгновение, он словно бы увидел толпы, стоящие вокруг него, сотни и сотни мужчин и женщин, ожидающих его слов. Возможно, тысячи. Язык Лойала почти прилип к небу. Он сморгнул наваждение – и снова перед ним только стекла с зависшими пузырьками и дальние деревья. Он обязан вмешаться! Он был не особенно храбр, что бы там не напридумывала себе Эрит, но кое-что узнал о храбрости, наблюдая за людьми. Видя, как они противостоят буре, не обращая внимания на силу ветра, сражаются, не имея никакой надежды. Сражаются и побеждают, потому что бились с отчаянной храбростью. И, внезапно, он понял, что следует сказать.
«В Войне Тени мы не прятались в наших стеддингах, надеясь, что ни один Троллок и Мурддраал не