сошел, или как?

Ранд нашарил на земле камушек и запустил в Мэта.

– Уй! – Мэт потер руку. – Я же просто спросил. Я же про все эти нарядные одежки и про треп о том, как хорошо быть лордом. Ну, в голове вроде у тебя не все ладно.

– Я пытался сделать так, чтобы ты отстал от меня, дурак! Я боялся, что сойду с ума и что-нибудь с тобой из-за этого случится. – Взгляд Ранда упал на знамя, и он понизил голос: – В конце концов я и сойду с ума, если не сумею покончить с этим. О Свет, я же не знаю, как с этим покончить!

– Вот этого-то я и опасаюсь, – сказал, вставая, Мэт. – Только не обижайся, Ранд, но спать я буду как можно дальше от тебя, если не возражаешь. Это если ты останешься. Как-то я слышал про одного, который мог направлять. Купеческий охранник рассказывал. Прежде чем Красные Айя его нашли, просыпается он как-то утром, а деревни как не бывало, разгромлена напрочь. Все дома, все люди, всё, кроме кровати, на которой он спал, всё уничтожено, будто по деревне гора проехалась.

Перрин заметил:

– Тогда, Мэт, тебе лучше спать с ним в обнимку.

– Пусть я дурак, но лучше быть живым дураком. – Мэт помедлил, искоса глядя на Ранда. – Послушай, я знаю, ты пошел с нами, чтобы мне помочь, и спасибо за это. По правде спасибо. Но теперь ты больше не такой, как раньше. Это-то тебе понятно, а?

Он помолчал, как будто ждал ответа. Не дождался, наконец повернулся и скрылся между деревьев, возвращаясь в лагерь.

– А ты? – спросил Ранд.

Перрин покачал головой, кудрявые лохмы мотнулись.

– Не знаю. Ранд. Ты тот же, но притом и не такой. Мужчина, могущий направлять… Когда я был маленьким, моя мать пугала меня этим. Я просто не знаю. – Он протянул руку и потрогал уголок знамени. – Думаю, на твоем месте я бы сжег это или зарыл. А потом убежал так далеко и так быстро, чтобы Айз Седай никогда не разыскали меня. В этом Мэт был прав.

– Перрин встал, посмотрел, прищурившись, на запад, на небо, наливающееся розовым от заходящего солнца. – Пора обратно в лагерь. Поразмысли над тем, что я сказал, Ранд. Я бы убежал. Но, может, ты бежать не можешь. И над этим тоже поразмысли. – Желтые глаза будто смотрели куда-то в себя, а голос звучал устало. – Бывает, бежать-то и не можешь.

Потом Перрин тоже ушел.

А Ранд так и стоял на коленях, глядя на лежащее перед ним знамя.

– Ну, иногда только бежать и можешь, – пробормотал он. – Только вдруг она передала мне это, чтобы заставить бежать? Может, я побегу, а она чего-то такого ждет от меня. А я не хочу ничего делать, что нужно ей. Не хочу и не буду. Вот прямо здесь и зарою. Но она сказала, от этого зависит моя жизнь, а Айз Седай никогда не лгут… чтобы ты понял это… – Вдруг плечи его затряслись от безмолвного смеха. – Так, теперь я сам с собой разговариваю. Может, я и в самом деле уже схожу с ума.

Возвращаясь в лагерь. Ранд нес с собой знамя, вновь завернутое в парусину и завязанное бечевками, и стянутое узлами, пусть и менее аккуратными, чем те, которые раньше завязала Морейн.

Свет дня начал меркнуть, и тень от краев лощины протянулась до половины лагеря. Солдаты устраивались на ночлег: лошади – рядом, пики – под рукой. Чуть подальше, возле своих лошадей, стелили себе постели Мэт с Перрином. Ранд печально посмотрел на друзей, потом сходил за Рыжим, который, по- прежнему взнузданный, позвякивая поводьями, стоял там, где он его и оставил, и отправился на другую сторону лощины, где рядом с Лойалом расположился Хурин. Огир отложил книгу и изучал наполовину ушедший в землю и обросший мхом валун, на котором раньше сидел, водя по этому камню длинным чубуком своей трубки.

Хурин встал и отвесил Ранду нечто вроде короткого поклона.

– Надеюсь, вы не против, если я здесь расстелю свою постель, Лорд… э-э… Ранд, Я тут вот Строителя слушаю.

– А, это ты. Ранд, – заметил юношу Лойал. – Знаешь, мне кажется, этот камень когда-то обтесывали. Взгляни, он весь выветрился, но похож на какую-то колонну. К тому же здесь и какие-то рисунки есть. Не могу точно разобрать, но выглядят они как-то знакомо.

– Утром, наверное, будет видно получше, – откликнулся Ранд, стаскивая с Рыжего переметные сумы. – Я рад вашему соседству. Хурин. – Я буду рад соседству с любым, кто не боится меня. Но надолго ли люди задержатся рядом со мной?

Сначала он переложил все в одну из сумок: запасные рубашки и штаны, шерстяные чулки, набор ниток с иголками, трутницу, оловянные тарелку и кружку, деревянную коробочку с ножом, вилкой и ложкой, пакет с вяленым мясом и лепешками – паек на крайний случай, и все прочие предметы из снаряжения для долгого пути, а в освободившееся отделение запихал завернутое в парусину знамя. Сума распухла, вздулась, ремешки едва достали до пряжек, но второй карман теперь тоже весьма округлился. Ладно, сойдет.

Лойал и Хурин, по-видимому, чувствовали настроение Ранда и молчали. А он расседлал и разнуздал рыжего, обтер его досуха пучками сорванной тут же травы, потом опять оседлал гнедого. От предложенного спутниками ужина Ранд отказался; вряд ли он смог бы съесть хоть кусочек самого изысканного кушанья, когда-либо виденного в жизни. Они втроем расстелили возле того камня свои нехитрые постели – сложенное одеяло вместо подушки и плащ, чтобы накрыться.

Лагерь затих, но и после наступления темноты Ранду не спалось. Мысли так и метались в голове туда-сюда. Знамя. Что она пытается заставить меня сделать? Деревня. Что вот так может убить Исчезающего? И хуже всего – тот дом в деревне. Произошло ли все на самом деле? Я уже схожу с ума? Бежать мне или остаться? Я должен остаться. Должен помочь Мэту отыскать кинжал.

Но вот наконец явился вымученный сон, и со сном, незваная-непрошеная, Ранда окружила пустота, мерцающая неприятным свечением, которое тревожило его сновидения. В ночь мимо единственного в лагере костра смотрел на север Падан Фейн, улыбаясь недвижной, застывшей улыбкой, никогда не касающейся его глаз. Он по-прежнему думал о себе как о Падане Фейне – Падан Фейн был его сущностью, – но он изменился и знал об этом. Теперь он знал многое, куда больше, чем мог заподозрить любой из его прежних хозяев. Долгие годы он был Другом Темного, еще до того как Ба'алзамон призвал его и пустил по следу трех юношей из Эмондова Луга, выцедив из него все известное ему о них, выцедив, а потом вложив выжатое обратно, чтобы он мог ощущать их, чуять, где они, и следовать за ними повсюду, куда бы те ни бежали. В первую очередь за одним. Часть существа Фейна сжималась при воспоминании о том, что с ним сделал Ба'алзамон, но эта часть была маленькой, спрятанной, подавленной. Его изменили. Преследование тех троих привело его в Шадар Логот. Он не хотел туда идти, но пришлось повиноваться. Тогда. А в Шадар Логоте…

Фейн глубоко вздохнул и провел пальцами по висящему на поясе кинжалу с рубином в рукояти. Это тоже из шадар Логота. Этот кинжал был единственным оружием, что он носил, единственным оружием, которое ему нужно; кинжал стал словно бы частью самого Фейна. Теперь он был целым в себе самом. Только это имело значение, больше ничего.

Он бросил взгляд по ту сторону костра. Двенадцать еще оставшихся Друзей Темного, их когда-то красивые и нарядные одеяния измяты и грязны, они жались друг к другу в темноте по ту сторону огня, глядя не на пламя, а на него. Рядом сгрудились его троллоки, числом около двадцати, их чересчур человеческие глаза на изуродованных звериными рылами лицах ловили каждое движение Фейна, каждый жест – так мышь боязливо следит за кошкой.

Сначала шла борьба: просыпаясь по утрам, вновь ощущать себя не цельным, вновь обнаруживать Мурддраала – отдающего приказы, орущего в бешенстве и требующего двигаться на север, в Запустение, к Шайол Гул. Но кроха за крохой такие утра слабости становились все короче, пока… Он припомнил тяжесть молотка в руке, удары, вгоняющие гвозди-костыли, и улыбнулся; на этот раз улыбка затронула и уголки глаз – удовольствие от сладостного воспоминания.

Слух уловил плач в темноте, и улыбка увяла. На будущее надо не позволять троллокам брать с собой так много. Целая деревня замедляла марш. Если б те несколько домишек у переправы не оказались покинутыми, то наверное… Но троллоки по натуре своей жадны, и в эйфории от созерцания, как умирает Мурддраал, он не обратил внимания на них, а надо было.

Он бросил взгляд на троллоков. Любой из них был почти в два раза выше его ростом и силен