Клейборо, 1874 г.

Громкие, возбужденные голоса, счастливый смех и торжественные звуки струнного квартета раздавались в зале, полном гостей. Весь этот веселый шум долетал и до комнаты, находившейся двумя этажами выше. Там, в своей спальне, на огромной кровати лежал маленький мальчик и прислушивался к тому, что происходило в доме. И хоть ему было всего четыре года, он не стал зажигать лампу, стоявшую рядом. Заботливая нянюшка оставила дверь чуть приоткрытой, и света от старого светильника в коридоре ему было достаточно. Дрожащее пламя создавало на стене спальни силуэты причудливых животных и чудовищ, а иногда воображение мальчика превращало эти существа в людей. Это были женщины, сверкающие драгоценностями, и мужчины в черных фраках. Ему представлялось, что он вместе с ними, такой же взрослый, такой же сильный и солидный, как лорды, такой же величественный и мужественный, как герцог, его отец. Нет, сильнее, благороднее и мужественнее, чем отец.

Мальчик улыбался, на мгновение действительно почувствовав себя взрослым. Но вдруг он услышал их. Улыбка исчезла с лица, он резко сел на кровати, дрожа от волнения. Они были в коридоре, рядом с дверью в его комнату. Его мама — голос у нее мягкий и приятный — говорила почти шепотом:

— Я не ожидала, что ты вернешься. Давай я тебе помогу.

И его отец:

— Тебе, видно, очень хочется поскорее отправить меня спать.

В голосе слышалась неприязнь. Мальчик сжал руками одеяло. Тени его больше не пугали. Чудовище теперь было рядом, в коридоре.

— В чем дело, Изабель? — резко спросил Френсис Брекстон-Лоувел. — Я тебя расстроил? Или ты испугалась, что я выйду к гостям и буду с ними разговаривать? Похоже, не очень рада, что я здесь.

— Конечно, нет, — спокойно отвечала мать.

Мальчик подавил в себе желание остаться в кровати. Он тихо соскользнул с нее, пробрался к приоткрытой двери и выглянул в коридор.

Герцог, высокий красивый блондин, небритый, в помятой и грязной одежде, с трудом сдерживал раздражение. Он резко повернулся, едва не потеряв равновесие, и неровной походкой пошел по коридору. Герцогиня, светловолосая, поразительно красивая и элегантная женщина в бледно-голубом платье, украшенном драгоценностями, казавшаяся мальчику совершенством, грустно опустила голову и последовала за мужем.

Мальчик украдкой следил за ними. У дверей своей комнаты герцог задержался.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — бросил он.

— Ты спустишься вниз?

— Боишься, что я опозорю тебя?

— Конечно, нет.

— Ты умеешь лгать. Почему же ты не пригласила меня к гостям, Изабель?

Мать стояла к сыну спиной, и он не видел ее лица, но голос у нее теперь уже не звучал так спокойно, как прежде:

— Если ты хочешь к нам спуститься, то почему бы тебе сперва не привести себя в порядок?

— Пожалуй, я спущусь, — резко ответил он. Его взгляд упал на ожерелье, сверкавшее у нее на груди.

— Я недавно его заказала.

— Дьявольщина! Оно же совсем не выглядит, как стекло!

Изабель молчала. В нависшей тишине слышалось частое дыхание отца. Мальчик прокрался поближе и спрятался за лакированным аналоем, где проходили ежедневные моления. Глаза герцога готовы были вылезти из орбит. Ужас овладел малышом. Вдруг герцог сорвал с шеи матери драгоценности. Чуть не задохнувшись, Изабель с трудом подавила крик. Мальчик рванулся вперед.

— Это же настоящее!.. — выкрикнул герцог. — Боже мой, это настоящие бриллианты! Ты… лживая тварь! Ты все это время прятала от меня деньги, да?

Герцогиня стояла оцепенев.

— Да? Где же ты на это взяла деньги? Где, черт тебя подери!

— От сборов, — сказала Изабель, и голос ее дрогнул. — Мы получили первое отчисление от горнодобывающей компании Дюпре.

— Сначала ты без моего ведома сдаешь в аренду мою землю, а сейчас прячешь мои деньги? — злобно закричал герцог. — И ты не остановишься на этом, не так ли?

— А как мне еще спасти ваше состояние?

С удивительным для пьяного проворством герцог приблизился к жене и сильным ударом в лицо отбросил ее к стене.

— Ты всегда была мошенницей, Изабель, с самого первого дня нашей жизни. Мошенница и лгунья. — Пошатываясь, он собрался ударить ее вновь.

— Прекратите! — закричал мальчик, обхватив ноги отца. — Не бейте ее, не бейте!

— Черт бы вас побрал обоих! — заорал Френсис и все-таки нанес жене второй удар, которым сбил ее на пол.

Мальчика охватила слепая ярость. Он колотил отца кулаками по ногам, вкладывая в удары всю свою ненависть.

Френсис схватил сына, как котенка, за шиворот и отшвырнул в сторону. Мальчик упал на спину, ударившись головой об пол.

— Ты, ничтожество, вообразил себя мужчиной, да? Что же, завтра ты понесешь наказание, как мужчина. Это сразу отобьет у тебя охоту совать свой нос куда не просят! Ничтожество и мошенник! — закричал герцог, глядя на сына сверху вниз.

Отец ушел, но слова… Жестокие, полные ненависти и презрения слова остались в памяти. Какое-то время он лежал на полу и дрожал от боли и нестерпимой обиды. Боль сжала сердце так, что даже пот выступил на лице. Стараясь справиться с ней, мальчик крепко закрыл глаза и напрягся. Постепенно все прошло: исчезло желание выплакаться, ушли боль и обида. Когда мальчик вновь открыл глаза, то увидел мать, распростертую на полу. Он подполз к ней, как щенок, она приподнялась на руках и села. Слезы текли по ее щекам.

— Мама, вы как? Вам плохо? — спросил он, и его слова прозвучали совсем по-взрослому.

— Милый мой, — обнимая его и плача, прошептала мать. — Твой отец не хотел этого, поверь мне, не хотел!

Мать тихо рыдала. Ребенок спокойно позволил ей обнять себя. И вдруг он все осознал. Он понял, что мать говорит неправду, что каждое выражение и каждый жест отца имеют определенное значение, что отец ненавидит и мать, и его.

Но все это было не так уж и важно. Главное состояло в том, что сегодня ночью он научился терпеть боль и преодолевать страх, что он стал ощущать себя отдельно от окружающей его пустоты, а она была огромна.

Драгмор, 1898 г.

— У вас посетители, моя госпожа.

— Но у меня никогда не бывает посетителей, — возразила Николь.

— Леди Маргарет Аддерли и Стаси Вортингтон, моя госпожа, — возвестил Олдрик с непроницаемым лицом.