Москит поднялся, взял шляпу и сказал товарищам:

— Подождите меня на улице.

Они вышли.

— Паулита, — проговорил Москит, нежно взяв ее за руку, — я сделаю для этого человека то, что сделал бы для родного брата.

— Что же? — с волнением спросила девушка.

— Я спасу ему жизнь и дам ему свободу. Дона Энрике везут под конвоем, а нам дано поручение убить его. Ему грозят две опасности, и от обеих я его спасу.

— Лукас, ты настоящий мужчина!

— Мы не убьем, его, Паулита, мы вырвем его из рук королевских солдат. То, что этот юноша сделал для тебя и твоего отца, дает ему право на уважение всех, кто только хлебнул горя и знал нищету.

— О, как я буду любить тебя!

— Теперь слушай, Паулита: если удастся спасти дона Энрике, я приведу его сюда.

— Сюда? — побледнев, воскликнула Паулита.

— Ты, может быть, боишься правосудия?

— Нет, но… снова увидеть его в моем доме… это такое счастье. Ты не будешь ревновать?

— Паулита, я — дурной человек. Я грабил, я убивал, черт побери! Но я знаю, что такое любовь и что такое благодарность. Какого дьявола! Я приведу его сюда, и если вы снова полюбите друг друга, да благословит вас бог, как вы благословите меня. Чего уж там, надо хоть один раз совершить доброе дело за все то зло, что я причинил людям, авось бог мне зачтет это. До свидания.

И, закрыв лицо плащом, чтобы никто не увидел, как он взволнован, Москит выбежал из таверны.

Паулита осталась одна. И тут, подняв глаза к небу и прижав руки к груди, она воскликнула голосом, идущим из самого сердца:

— Благодарение богу… Я все еще его люблю!..

Москит с товарищами прошли по безлюдным улицам к мосту Аудиенсии, не произнеся за всю дорогу ни единого слова. Неподалеку от моста Москит оставил свою троицу дожидаться и пошел вперед один. На мосту стоял какой-то человек. То был дон Хусто.

— Москит, — окликнул он Лукаса.

— Я, сеньор.

— Ты готов?

— Да, сеньор.

— А твои товарищи?

— Ждут здесь рядом.

— Пошли за лошадьми. Зови их.

Москит свистнул условным образом, и его люди подошли.

— Все вы вооружены? — спросил дон Хусто.

— Не беспокойтесь, — ответил Москит.

— Пошли.

И дон Хусто зашагал вперед, ведя за собой четверых висельников.

Свернув на улицу Такуба, они прошли, не останавливаясь, до самого конца города, пока не уперлись в ограду заброшенной фермы. За оградой росли деревья, смутно выделяясь на мрачном небосводе. Кругом — никаких признаков жизни. Ни луча света, ни собачьего лая, ни крика петуха, ни человеческого голоса — ничего.

Дон Хусто отыскал на земле камень и три раза сильно ударил в ворота. Прошло много времени, никто не открывал. Он снова постучал, но только на третий раз где-то в глубине послышался женский голос:

— Иду, иду!

— Слава богу, — сказал дон Хусто, когда женщина открыла створку ворот. — Я уж думал, что все вы здесь вымерли или оглохли.

— Нет, сеньор. Муж пошел за лошадьми, он сказал, уже пора. Проходите, сеньоры.

Все вошли, и женщина снова заперла ворота.

— Сюда, — сказала она и повела их за собой, освещая путь сальной свечкой, которую держала в руке.

Они попали сначала в патио, со всех сторон окруженный низкими, грубо сложенными кирпичными арками. Во дворе кучами лежала земля, кое-где поросшая овсом. Мрачные закопченные стены, покосившаяся крыша, покрытые мхом карнизы.

Женщина повела их в узкий, темный проход между двумя изгородями. Порыв ветра с зловещим стоном задул свечу.

— Веселое местечко, — с досадой сказал дон Хусто.

— Следуйте за мной, сеньоры, — откликнулась женщина, — вам нечего бояться.

Дон Хусто и его люди, спотыкаясь на каждом шагу, потянулись за женщиной и вышли наконец в большой загон. Там в неверном свете звезд двигались какие-то темные тени.

— Мануэль, Мануэль, — крикнула женщина.

— Чего тебе? — отозвался вдалеке чей-то голос.

— Пришли сеньоры.

— Иду.

Вскоре перед ними появился высокий человек в белых штанах и рубахе, без куртки и шляпы.

— Добрый вечер, Мануэль.

— Добрый вечер, сеньор.

— Лошади готовы?

— Да, сеньор.

— Веди их сюда.

Человек скрылся и вскоре появился вновь, ведя в поводу двух лошадей.

— Эта, — сказал он, указывая на одну из них, — для сеньора начальника.

Москит, не дожидаясь приглашения, легко вскочил в седло.

— Хороша! — воскликнул он, погарцевав на месте. — Хороша. Эта мне годится.

— Мне тоже, — сказал его товарищ, сев на своего коня.

Остальным лошади тоже пришлись по вкусу.

— Тогда в путь и да поможет вам бог, — произнес дон Хусто. — Ты знаешь, что надо делать, Москит: карета!

— Да, сеньор. А как нам выбраться отсюда?

— Сейчас покажу, — сказал Мануэль и подвел одну из лошадей к воротам, выходившим в поле. — По этой дороге попадете прямо в Чапультепек, а там уж сами знаете, куда вам ехать.

— Прощай, — сказал Москит и пришпорил коня.

— Прощай, — ответил Мануэль и, пропустив товарищей Лукаса, запер ворота.

По дороге в Икстапалапа тяжело катилась карета, увозившая дона Энрике. Офицер не спал, а дон Энрике, снедаемый лихорадкой, дремал, привалившись в угол экипажа. Солдаты тоже подремывали, качаясь в седле.

Отряд поравнялся с купой деревьев. Неожиданно из рощи вынырнули четыре вооруженных человека и напали на конвой. Застигнутые врасплох солдаты пустились наутек, трое из нападавших помчались за ними. Возницы, бросив мулов, разбежались в разные стороны. Москит очутился у кареты в тот самый момент, когда из нее со шпагой в руке выскочил офицер.

— Вы дон Энрике? — спросил Москит.

— Я офицер его величества, — ответил тот.

Москит бросился вперед и, прежде чем офицер успел приготовиться к защите, саблей рассек ему череп.

В это время, разогнав солдат, вернулись остальные.

— Добейте его, — приказал Москит, указав на офицера, и поднялся в карету.

— Дон Энрике, дон Энрике! — позвал он.

— Что вам нужно? — слабым голосом откликнулся больной.