Эм пошатнулась. Варкур — он ведь заслужил узнать об этом. Но она не может сказать ему, не могла сказать ему даже до того, как запятнала себя ложью, потому что знала — ей никогда не поверят. От иронии происходящего во рту у нее появилась горечь. Его родной отец. И она лгала Варкуру. Она изменила чему-то гораздо большему, чем ей представлялось…
— Мадам Эсмеральда, могу ли я пригласить вас на танец? — Незнакомец в черном протягивал затянутую в перчатку руку.
Эм молча кивнула, мысли метались в ее голове, и она позволила увлечь себя танцевать. Ночь поблекла в головокружительном чередовании мужчин и танцев, ее ноги едва касались пола…
Кто-то сунул бокал вина в ее несопротивляющиеся руки, и она прищурилась.
— Пейте, но осторожно, — услышала она знакомый голос.
Эм посмотрела на каменное лицо Варкура! Только напряжение во взгляде выдавало его чувства. Она покорно поднесла бокал к губам под вуалью, сделала два глотка, прежде чем здравый смысл приказал ей остановиться.
— С опиумом? — через силу спросила она.
Нечто похожее на улыбку пробежало по его лицу.
— Нет, Мерри, без опиума. Я вот уже два часа смотрю, как вы танцуете, и у вас во рту еще не было ни крошки.
— Неужели так долго? — Она попыталась подсчитать танцы, партнеров.
— Вы сегодня произвели прямо-таки фурор — и заставили многих маменек повесить носы, потому что привлекли к себе внимание многих достойных джентльменов.
— Боже мой, — сказала она, не подумав, потому что более не свойственного Эсмеральде ответа и придумать было нельзя.
— А теперь идите, — приказал он. — Я велел подать для вас кеб прямо к дверям. Уходите с бала, пока он в самом разгаре и мужчины гоняются за вами. Вскоре они обратят внимание на кого-то другого, начнут соперничать не из-за вас, и все будет испорчено.
Она смущенно схватила его за руку:
— Почему вы помогаете мне?
Она ощутила его искаженное самодовольство, хотя это чувство лишь промелькнуло на его лице.
— Назовем это слабостью. Назовем это глупостью. Этим я хочу сказать, что да, мы заключили сделку, и хотя бы на данный момент я намерен выполнить свою часть.
Эм покачала головой.
— Благодарю вас, — сказала она.
Когда он отступил в сторону, убрав руку, она склонила голову в знак признательности и ушла, неся свою вину осторожно, точно рану.
Глава 18
Стоя в полумраке под лестницей, Томас смотрел, как расходятся последние гости, по очереди пожимая руки лорду и леди Гамильтон и выражая благодарность за вечер. Даже Мэри и Элизабет поднялись наверх за полчаса до того, как доиграли последний танец и оставшиеся гости удалились в восточную гостиную ради беседы и прекрасных вин графа.
Как только лакей закрыл дверь за последним гостем, отец Томаса повернулся и, не сказав ни слова, медленно и тяжело поднялся по лестнице. С каждым годом дом, который был выстроен как воплощение его «я», казался все менее похожим на замок и все больше походил на мавзолей.
Мать Томаса мгновение неподвижно смотрела на огромную резную дверь. В молодости она была сокрушительно хороша собой, с яркими светло-рыжими волосами, которые были совсем не в моде, но придавали ее привлекательности необыкновенный оттенок. Первые белые нити в этих волосах появились после смерти Гарри, а теперь в них остались лишь полосы меди и золота. Страх и забота, избороздившие ее лицо морщинами, становились отчетливее всякий раз, когда ее ярко-синие глаза обращались на сына, но по мере того как укреплялось ее пристрастие к бутылочкам с опиумом, это происходило все реже и реже.
Наконец леди Гамильтон со вздохом повернулась к лестнице. Томас вышел из полумрака, и рука ее метнулась к ожерелью семьи Олтуэйт, украшавшее ее шею.
— Боже мой, Томас, — сказала она. — Вы меня испугали.
Томас с неприязнью смотрел, как по телу ее волнами пробежала судорога. Было время, когда его присутствие не вызывало у нее такой реакции — до смерти Гарри.
А может быть, и после.
— Я тоже хочу простить вас, — сказал он, вытолкнув эти слова прежде, чем успел передумать.
Лицо ее застыло, потом преодолело потрясение и совершенно растаяло.
— О Томас, — тихо проговорила она. — Томас.
Он посмотрел на лакеев, стоявших с вышколенной неподвижностью по обеим сторонам двери.
— Пойдемте наверх, мадам. Поговорим в вашей гостиной.
— Конечно, — сказала она и сделала неуверенный шаг вперед, чтобы опереться на его руку.
Он заговорил, только когда она отослала из комнаты свою камеристку Валетт. Та бросила на Томаса встревоженный недоверчивый взгляд, но ушла, не сказав ни слова.
— Томас, — тихо проговорила леди Гамильтон и остановилась. Глаза ее были полны боли. Она пошла нетвердой походкой, утратив всю свою грацию, к шкафчику с винами, оформленному в виде секретера, но Томас проворно стал между ней и ее целью:
— Нет, матушка. Никакого опиума. Поговорите со мной.
Какое-то время она растерянно стояла, покачивающаяся старая женщина посредине комнаты, до такой степени забитой редкими вещицами и странными предметами обстановки, что для нее и Томаса почти не было места. Потом она вздохнула и опустилась в ближайшее кресло, рассеянно сбросив подушки с сиденья.
— Томас, я понимаю, что мы не часто с вами… разговаривали, — сказала она.
Язвительный ответ вертелся у него на языке, но он проглотил его и ответил с усилием:
— Да, матушка, не часто.
— Боюсь, вы считаете меня равнодушной, — продолжала она, то устремляя глаза на его лицо, то отводя их в сторону, словно боялась прочесть его мысли.
— К Гарри вы никогда не были равнодушны, — сказал он. — И к Мэри, и к Элизабет. — Быть может, именно поэтому он все еще не мог расстаться с Эммелиной. Она тоже была вторым ребенком из четверых, у нее тоже был старший брат и две младшие сестры. Положение, в котором он оказался, требовало от него ответа за грехи брата. У Эммелины же вообще не было никакого положения. Конечно, эти сравнения глупы, и они ни о чем не говорят, но он мог вытянуть из них некоторое подобие логики, что было гораздо безопаснее. А вот настоящей причины, по которой он не мог с ней расстаться, он опасался.
— Гарри был… — с трудом проговорила леди Гамильтон. — Гарри был особенным. Мне казалось, что если я буду больше любить его, больше давать ему, все будет хорошо. Быть может, я совершила ошибку. Быть может, если бы я приказала нянькам быть с ним построже…
— Няньки у него были хорошие, — успокоил ее Томас. У Гарри сменилось примерно полдюжины нянек, прежде чем в детской появилась старая Кейт Бейн, и ее уверенная рука и твердый взгляд исправили поведение мальчика, принеся мир в детскую, — его четверо детей никогда не знали раньше.
— Я все еще не могу не думать, что, сделай я все немного иначе… — Мать осеклась. — Гарри был необыкновенно умным мальчиком.
— Да, мадам, это так, — устало согласился Томас. — Но он не мог быть другим. Мы все старались сделать из него нормального человека, и хотя он делал огромные шаги, ему предстояло еще много пройти, больше, чем можно сделать за всю жизнь.
— А ваши сестры… — Она улыбнулась. — Для чего и существуют дочери, как не для того, чтобы
