шелку. Он омывал ее тело водоворотом самых легчайших прикосновений. Кончик его языка, трепещущий на вершинках ее грудей, проникающий между лент-пушинок сондрева чтобы влажно раздразнить ее соски. Грин вскрикнула, отправляя стайку огнекрылов в тревожное бегство. Охваченный ее реакцией, он потянул возбужденную вершинку сжатыми губами и сильно пососал.

После чего вернулся к своему плану, используя только свой ласкающий язык, касаясь каждого ее кусочка, пока она не заметалась перед ним в беседке пушинок. Выкрикивая его имя.

Призывая его войти в нее.

И только после того, как он развел ей ноги и долго и медленно облизывал серединку ее нижних губ, только после того, как толкнул ее на грань покачиванием кончика своего языка по каждой точке этой линии, где он еще раз сжал губы и сильно пососал, только тогда он вошел в нее.

Он перекатил их в гнездышко лент. Ленты-перышки были повсюду над ним: на спине, в черных волосах.

Но вошел он в нее совсем не легким как перышко выпадом.

Он вошел жестко, быстро, сильно.

И задержался в глубине.

Грин страстно желала сделать вдох, побежденная исключительным размахом его проникновения. Охваченная силой его любви.

Он тихо утробно замурлыкал. Тот же самый грубый, хриплый звук, который он использовал раньше. Мелодия.

И тогда она почувствовала, как он просачивается в нее. Не было другого способа описать это. Он был связан с ней. Именно так, как соединялся с сондревом, с Кли, и с самим Форусом.

Ощущение было всепоглощающим. Последней разумной частью своего мозга, частью, которая помнила ответственность за своих сестер, он подумала, какое это могло быть угрозой для всех женщин. Но мысль долго не продержалась.

Такой сексуальный экстаз, который за всю свою жизнь она никогда не испытывала, обрушился сквозь нее. Он был совершенен. Он был в каждой ее частичке. Он был Джорланом по самой сути.

Она чувствовала его жизнь, его ритм, его изначальные эмоции, его страсть.

Грин закричала в полном экстазе.

Поверх нее, Джорлан поднял ее ноги себе на плечи, проникая в нее в позиции, с которой, она была уверена, не сталкивалась ни одна Лорда. Он решительно толкнулся бедрами в нее и потерся, продолжая обострять ее отклик. Ее ногти оставляли след на его руках.

Джорлан низко застонал. Он никогда в своей жизни не испытывал такого вида связи! Такой полной.

Такой окончательно завершенной!

— Грин, — судорожно прохрипел он, не в состоянии сказать больше. Он отбросил волосы со лба, сосредотачивая на ней свой затуманенный страстью взгляд. Испарина выступила у него лбу.

Выражение лица Грин было крайне изумленным.

— Ты знал, что это может быть так?

Он кивнул. Стиснув зубы, закрыл глаза, когда дрожь осознания прошла сквозь него.

И ее.

Грин чувствовала его каждой клеточкой своего тела.

— Почему ты никогда не говорил мне?

— Было-не-время, — выдавил он.

— А сейчас? — Она застонала, когда он изогнулся внутри нее.

— Сейчас — да.

До того, как она смогла спросить почему, он начал двигаться в ней. Равномерно поднимаясь, он скользил то внутрь, то наружу. Равнины, усеянные Кли… поля хакки, сгибающиеся под теплым дождем… визгокрылы, спускающиеся для ночной охоты… новорожденный человечек, делающий свой первый вдох…

Мускулы на его плечах и спине перекатывались от искусных движений. И по внешнему виду и по сути непохожих на характерные для Гле Киан-тен. Внезапно подул прохладный ветерок, накрывая их пряной прохладой.

Вздох Форуса.

Цветы сондрева вспорхнули на свободу, проливаясь на них розовым и пурпурным дождем. Укрывая пряным приветствием.

— Я всегда буду любить тебя, Грин. Вечно.

Он взорвался внутри ее. Аркеус, встающий на востоке… корабль, высаживающийся на равнине… в листьях, вечно плывущих вниз по реке…

И она взорвалась с ним.

Последним, что она увидела, прежде чем впасть в дрему, был Аркеус, движущийся с востока на запад.

Дважды за ночь Джорлан безуспешно пытался убедить Грин не встречаться с Клаудин. Раздраженный, он наблюдал, как она падает в их постель дома, чтобы отдохнуть пару часов.

Еще раз он попытался перед самым рассветом.

— Грин…

— Ни слова больше! Я должна сделать это ради тебя и Аркеуса. Это мой долг — заботиться о вас. Я люблю вас обоих и должна убедиться в вашем благополучии.

— И я тебя люблю, но никогда не ждал бы этого от тебя! Ты не можешь встречаться с этой спесивицей на дуэли — даже на половинном клинке![184] Грин, ты неопытна. Она назвала это дуэлью вооружения. Что если она выберет клинки-метеоры? Признай, что она очень искусна с ними.

— Полагаю, у второй стороны найдется, что сказать. Ее честь непоправимо пострадает, если она умышленно выберет оружие, в котором противник может не обладать сноровкой. Самое вероятное, что она выберет половинный клинок.

Джорлан не был так уверен.

— Ты хороша с половинным клинком?

— Я — политик, — расплывчато ответила она.

— Он разочарованно выдохнул.

— У тебя не останется шансов против нее!

Ее янтарные глаза затуманились.

— Возможно, и нет. Но не стоит сейчас на этом сосредотачиваться.

Джорлан понял, что не сможет отговорить свою упрямую имя-дающую от дуэли. Он вспомнил ее слова, произнесенные до того, как они покинули сондрево.

— Я желаю только лишь того, чтобы суметь навсегда запомнить каждое прекрасное, нежное слово в точности так, как ты говорил его мне сегодня ночью. Я хочу, чтобы это время никогда не потеряло своей остроты или смягчило свое воздействие.

Он ответил ей:

— Ты запомнишь все потому, что это — внутри тебя, Грин, и оно стало частью тебя. Как и меня.

Джорлан понял, что он не сможет, не позволит Грин пойти на такой риск. Инстинкт защитника тоже был присущ мужчинам, и Джорлан в полной мере обладал им.

Наперекор вялым протестам, он отвлек Грин, позволив себе любить ее снова. Когда она погрузилась в усталый сон, он выскользнул из постели.

Надев одежду, он подошел к своему шкафу и тихо открыл секретное отделение на дне.