«С тех пор как прогулялся по катакомбам, ты превратился в параноика».
Он устроился поудобнее, но кадры, мелькавшие на экране, не привлекали его внимания. Он видел холодный взгляд убийцы в маске.
Вопросы роились у него в голове, однако он не мог их упорядочить. Ничто не вырисовывалось. Нью- Йорк… Похоже, у загадки потомков Лафайета не было ни начала, ни конца. Впрочем, он привык к подобным играм. Он спрашивал себя, не впал ли Поль де Ламбр в слабоумие на исходе своей жизни. Он, Марка, не питал пристрастия к подобным фантастическим выдумкам. Он мыслил рационально и не терялся ни в каких ситуациях. Нет, чтобы распутать подобный клубок, нужно поистине обладать разумом подростка. Безумная юношеская выходка. Она не для сорокалетнего холостяка и брюзги, страдавшего при просмотре фильма, предназначенного для тех, кто задержался в умственном развитии. Сын обернулся к нему.
— Ты мне расскажешь, что было, пока я сбегаю в сортир?
Антуан издал звук, означавший согласие, и выпрямился. Инстинктивно он посмотрел вслед сыну, который, сбежав по ступенькам, толкнул дверь туалетной комнаты, слабо освещенной маленькой зеленой лампочкой.
После гибели Поля он опасался всего, доходя до крайности.
Едва силуэт сына исчез за дверью, как Марка погрузился в свои мысли. Если бы это дело касалось только его одного, он бы вышел из игры. Впрочем, он был в отпуске, а группа следователей под нажимом брата-комиссара уже наверняка обыскала каждый уголок. Правда, он и великий секретарь не стали посвящать их в важные детали — например, они умолчали о USB-ключе и истории со шпагой. А ведь это были главные элементы, необходимые, чтобы правильно сориентировать следствие.
Антуан вздохнул. Но он не мог пойти к коллегам, ведущим расследование, и заявить: «Ребята, я забыл вам сказать кое-что. Вы на меня не сердитесь?» Это стало бы финалом его карьеры. Нет. У него не было выбора, он должен довести свое расследование до конца. А для этого ему придется пересечь Атлантический океан.
На экране Джеймс ворвался в здание посольства и яростно измолотил охранников с физиономиями висельников, превратив их в боксерские груши.
Сзади он вдруг услышал голос. Голос, который он никогда не сможет забыть. Последний раз он слышал его в момент погружения в подземную клоаку. Голос прошептал:
— Мой дорогой брат, нехорошо показывать насилие сыну.
Антуан попытался шевельнуться, но ствол пистолета, легко прошедший между двумя сиденьями, впился ему в правый бок.
— Я следил за тобой и твоим сыном. В метро, в очереди. Ты хороший отец. Это действительно трогательно. Знаешь, у меня тоже есть дети.
— Он вернется с минуты на минуту. Выйдем. Он не имеет ничего общего со всем этим.
— Не паникуй, дорогой брат. Я уверен, что мы договоримся.
— Не паникуй! Я должен быть уверен, что мой сын…
Убийца прервал его:
— Ты хочешь защитить плоть от плоти твоей. Это совершенно естественно. На твоем месте я поступил бы так же. И главное, начал бы сотрудничать.
— Бог мой, чего ты хочешь?
— Масон, который клянется именем Бога? Ты забываешься, брат мой.
Комиссар взглянул на дверь туалетной комнаты. По-прежнему никакого движения.
— Не теряй времени, иронизируя. Скажи, чего ты хочешь.
Ствол уже давил не так сильно.
— Чего я хочу? О! Почти ничего! Только знак из прошлого. Послание с того света. Забытый ответ.
— Сволочь, ты…
Ствол скользнул к затылку. Марка услышал знакомый характерный звук. Убийца снял револьвер с предохранителя.
— Прекрати играть в наивность. Ты знаешь, чего я хочу. Послание. Написанное на шпаге нашего дорогого маркиза де Лафайета.
Антуан с тревогой наблюдал за туалетной комнатой.
— Не понимаю. Ты украл эту шпагу из музея.
Голос приблизился к его уху. Марка чувствовал теплое дыхание.
— Неправильный ответ. Начнешь сначала, и у твоего сына появится маленькая дырочка на ангельском личике.
— Выйдем, и я скажу тебе все.
Он с ужасом увидел, как открылась дверь туалетной комнаты и в проеме, залитом зеленоватым светом, появился силуэт его сына. Ребенок как завороженный смотрел на экран.
Теплый голос продолжал:
— Ах! Сынишка закончил свое дело. Вот как я вижу дальнейшие события. Обернешься — и ты покойник. Скажешь ему, чтобы убегал, — умрет он. Если ты через двадцать секунд не ответишь на мой вопрос, умрете оба.
Сын Антуана медленно поднимался по ступенькам, не желая упустить ни малейших деталей сцены, в которой Бонд играл в покер с очередным злодеем.
— Осталось не более десяти секунд. К сожалению, сначала мне придется пустить ему пулю в пах. Кажется, это очень больно. Однажды я помогал смертельно раненому брату. Заметь, с такого расстояния я могу промахнуться и попасть ему в грудь.
Комиссар сжал кулаки. Он услышал, как щелкнул затвор.
Ребенок был всего в пяти метрах от него. Антуан прошептал отрывистым голосом:
— Нью-Йорк, там, где логово братьев, древним взглядом освобождает центр, 1886 год.
— Ты уверен?
— Да, черт возьми!
— Надеюсь на тебя. Иначе я тебя из-под земли достану. И ты знаешь, что будет дальше.
Сын Антуана был в пяти сиденьях от отца. Убийца неслышно встал.
— Ты проявишь благоразумие и будешь сидеть до тех пор, пока я не выйду из зала. Один взгляд, и я пролью свинцовый дождь на маленькое семейство Марка. Договорились?
— Да…
Ребенок с шумом опустился на свое место и взял отца за руку.
Комиссар сидел неподвижно. Малейшее движение, и начнется бойня. Он ненавидел этого человека, игравшего с ним. Позади послышался шум мятого плаща. Он удалялся вправо. Антуан умирал от желания обернуться, чтобы увидеть лицо убийцы, но присутствие сына парализовало его.
Перед его глазами возник пакет с попкорном.
— Папа, ты не заснул? Вот уж действительно, это самая захватывающая часть фильма.
54
Дама Пернель стремительно вбежала в дом. Мэтр Майар и Фламель остались на улице. Приехал секретарь дворца. Он поставил свой письменный прибор на окне, и с улицы было видно, как он записывает показания первых свидетелей. Тело палача нашла служанка, пришедшая к нему рано утром. Вскоре ее крики взбудоражили весь квартал и все смогли насладиться мрачным зрелищем — жестоко изуродованным трупом Артуса.
— Это дело рук дьявола, — сказал один из стражников, войдя в дом.
Его слова сразу же распространились в толпе, собравшейся на улице. Женщины крестились, мужчины что-то бормотали, с ужасом глядя на фасад, отныне отмеченный печатью преступления.
