Скоро домой вернулась жена Иосифа, выходившая купить продукты и собравшаяся приготовить в мою честь особое блюдо. Марта оказалась намного младше своего мужа, которому было около тридцати; она выглядела чуть старше меня. Миловидная и стеснительная, она занялась готовкой, тогда как Иосиф и Неемия угощали меня вином. Старик пил его без заметных эффектов, а мы с его внуком вскоре почувствовали себя еще лучше.
Иосиф вежливо поинтересовался, что я делал на дороге, когда его отцу понадобилась помощь, и вино развязало мой язык.
— Я сбежал от Цезаря Тиберия, — ответил я. Такое откровение вызвало в ответ тишину.
Через несколько секунд Иосиф сказал:
— Ты даже в неприятности попадаешь со стилем, Ликиск.
Марта как истинная хозяйка наполнила мою тарелку едой. Я заметил, что определенную еду она клала в определенные тарелки. Неемия прочитал молитву на особом религиозном языке, сказав в конце, что помолился и за меня. Я поблагодарил его за такую доброту. Иосиф добавил, что они бы поняли, если б я решил больше ничего не рассказывать о своих неприятностях.
Как ни странно, я был не против ими поделиться и выложил всю историю, опустив только детали своих обязанностей на Капри, хотя подозревал, что Иосиф догадывается о них, поскольку знает Рим и находится в курсе римских слухов.
— Что ты будешь делать? — спросил он.
— Пойду в Остию — там у меня друзья.
Сказав это, я понял, что кроме Остии у меня нет никаких планов.
В разговор вступила Марта. (Здравые идеи обычно высказывают самые тихие).
— Остия — это морской порт. Ты мог бы сесть там на корабль и уплыть туда, где будешь в безопасности.
В моей голове возникло веселое лицо Сабина.
— Я знаю капитана одного замечательного корабля, но понятия не имею, в порту ли он.
— Есть и другие корабли, — проницательно заметила Марта.
— А куда бы ты отправился? — спросил ее муж.
— Очень тяжело покидать свою родину, — задумчиво произнес Неемия, — но иногда следует уехать и дождаться, пока ситуация не изменится, и можно будет вернуться домой. Я жду того счастливого дня, когда смогу возвратиться в свой маленький город в Иудее.
Мягко опустив руку на плечо деда, Иосиф сказал:
— Он поклялся еще раз увидеть Палестину, прежде чем умереть.
— Далеко ли Палестина? — спросил я, думая о Марке Либере.
— До нее годы, — сказал Неемия.
—
Иосиф улыбнулся.
— Он говорит о времени, что провел вдали от нее. В милях Палестина не слишком далеко, хотя добираться до нее довольно долго. Сомневаюсь, что Палестина тебе понравится, Ликиск.
— У меня там друг, и если понадобится, я всю дорогу пройду пешком, — заявил я.
— Слава юношей в их силе, — сказал Неемия. — Книга притчей Соломоновых.
— А красота стариков — в их седине, — усмехнулся внук. — Оттуда же.
— Рим не выветрил из твоей головы религиозные уроки, — пробормотал старик.
Иосиф высказал отрезвляющую мысль:
— Мореходный сезон заканчивается. Сомневаюсь, что в это время года ты найдешь корабль до Палестины. Слишком рискованно. Однако в Александрию корабли еще могут ходить, а это по пути.
— Жаль будет покидать Италию, — сказал я. — Боги всегда усложняют жизнь.
— Бог справедлив, — ответил Неемия.
— Возможно, ваш бог и справедлив, — улыбнулся я, намереваясь пошутить, — поскольку мои в последнее время не слишком надежны.
— Потому что у тебя ложный бог, — проворчал старик.
Потрясенный, я опустил кубок на стол и взглянул на Неемию, не зная, что сказать.
Иосиф терпеливо объяснил:
— Евреи верят, что есть только один бог.
— Юпитер, — уверенно сказал я.
— Ложный бог, — решительно проговорил Неемия. — Единственный бог — это Яхве.
Иосиф взглянул на меня так, словно просил понимания.
— У нас разные взгляды на религию, Ликиск. Если время позволит, я тебе о них расскажу. Но сейчас ты устал. Мы приготовим тебе постель у огня, а когда ты отдохнешь и позавтракаешь, твоя голова прояснится, и ты примешь правильное решение.
— А я, — добавил Неемия, — попрошу Яхве указать тебе путь в безопасное место.
С трудом поднявшись, он склонился и поцеловал меня в лоб.
Утром мы встали рано. Иосиф беспокоился обо мне, а его жена сделала все, чтобы я хорошо поел, и завернула в один из плащей мужа хлеб и пирожки.
— Вечерами холодно, а Иосифу он не понадобится, — объяснила она, завязывая плащ так, чтобы его можно было нести как сумку.
Все это время старик молчал, хотя по его виду было ясно, что он о чем-то размышляет — возможно, о какой-нибудь религиозной фразе-напутствии. Но когда я собрался, он попросил меня об одолжении.
— В Иерусалиме у меня есть знакомый. В твоем возрасте мы с ним дружили. Его зовут Никодим, и теперь он стал очень важным человеком. Я написал письмо, которое прошу ему передать. В нем говорится, что ты — друг нашей семьи. Возможно, Никодим тебе поможет, когда ты окажешься в Палестине.
— Вы очень добры, — сказал я, беря свиток и пряча его в узелок.
Иосиф обнял меня.
— Благослови тебя Господь.
Марта поцеловала меня в щеку.
— Будь осторожен.
Опечаленный расставанием, но жаждущий начать свое путешествие в Палестину, я покинул этих добрых людей, держа в руке узел с пирожками и письмом с такой же легкостью, с какой Поликарп держал свой меч. Они смотрели на меня, пока я не вышел на улицу, к пахнущему навозом рынку скота. Оттуда я проследовал по лабиринту улиц, избегая запруженных больших дорог и многолюдных площадей, прошел через Аппийские ворота и по своим следам вернулся к Эсквилинскому холму.
Я никогда не сомневался, что однажды окажусь здесь, хотя в этом крылась большая опасность. Мне хотелось снова увидеть родной дом — возможно, в последний раз. К тому же, я знал, что не смогу отправиться навстречу неизвестному будущему, не попытавшись обрести свою единственную связь с прошлым — письмо Прокула своему сыну. Это то, что сделал бы любой мальчик, если в нем оставалась хоть капля надежды.
Идя по Риму, я видел перед собой знакомый всю жизнь город. Равнодушный к горю тех, кто шагает по его улицам, Рим не подавал виду, что знает о неприятностях, наполнивших жизнь мальчика, когда-то счастливо гулявшего здесь, вложив свою маленькую руку в теплую ладонь хозяйки дома или держась за тогу Прокула; или того юноши, что гордо шествовал без плаща и наслаждался ищущими глазами неудовлетворенных поклонников. Все известные улицы, здания, скверы, магазины, храмы, идолы — все это проходило мимо, и скорее всего, навсегда, в то время как я, беглый раб в плаще, взятом у семьи со странными воззрениями на богов, возвращался в свой бывший дом.
Поднимаясь по дороге, я смотрел вверх, на медленно раскачивающиеся деревья, растущие на вершине холма. Вскоре моему взору открылись могучие стволы дубов, а затем и крыша. Я пустился бежать, не отрывая взгляд от дома, который становился все больше: передо мной возникали знакомые стены, окна и верхушки садовых кустов, которые я когда-то заботливо подстригал.
Пройдя в сад через знакомые ворота, я замер, вслушиваясь в журчание воды в купальне и дыхание ветра в дубах. Стояла полная тишина. Не было шумных, здоровых молодых солдат, со смехом брызгающихся в бассейне. Не было приказов Ликаса, несущегося по широкой лужайке, теперь неухоженной и заросшей
