Меня разбудили хриплые голоса. Выглянув в щель между досками, я увидел, что док ожил, и по нему снуют шумные моряки, грузоотправители, купцы и бродяги. Когда я выбирался из лодки, каждая кость моего тела взывала о покое. Колени хрустнули и снова начали кровоточить. Желудок урчал, требуя еды. Никто не обратил внимания на то, как я перелез через борт — еще одна маленькая удача. Поправив плащ и мягко коснувшись колен, я медленно направился прочь, приветствуя лучи солнца, поднимающегося над крышами домов, что выстроились вдоль пирса, и рассматривая пришвартованные в доке корабли. Их названия были настоящей литанией различным божествам, но ни один не носил имени быстрого посланника богов Меркурия.

Я старался не думать о том, насколько хочу есть.

Во второй половине дня я прошел все верфи Остии от вонючего устья Тибра до открытого всем ветрам мыса, где порт кончался и начиналось море. Когда солнце опустилось за горизонт, я вернулся туда, откуда начал свой путь, сев на тот же причал, что и в предыдущую ночь. Таверна «Приют Усталого Путника» была переполнена. Над доками плыли непристойные песни, из-за дверей доносился смех. Я смотрел на каждого входившего и выходившего оттуда человека, ища знакомое лицо капитана Сабина, но видел только незнакомцев.

Спустились сумерки, и я отправился на площадь, где находилась контора Прокула и Примигения, однако на белом здании с портиком висела теперь вывеска другой компании, другого хозяина. Мудрость и осторожность диктовали мне держаться оттуда подальше, и я вернулся в доки, хромая и стараясь не слишком ступать на правую ногу.

Я пытался не думать о завтраке, обеде и ужине, в которых было отказано моему болевшему желудку. Жажду я утолил из общественного фонтана, холодная вода которого имела привкус и запах рыбы.

Ночь была холодной, с моря надвигался сырой туман.

А потом я увидел ее.

Ее звали Клодия — это я вспомнил сразу.

Она шла быстро, отвергая непристойные предложения моряков надменной тишиной и прижимая к груди корзину. Ее руки обнимали круглую плетеную корзинку так плотно, как (казалось, совсем недавно) они обнимали меня, прижимая к большой, мягкой, теплой груди. Из корзины выглядывали кончики длинных коричневых батонов. Я уныло предположил, что являюсь единственным мужчиной или юношей, который страстно смотрит не на привлекательную фигуру Клодии, а на корзину, полную хлеба.

Вряд ли она меня вспомнит, думал я. Сколько мужчин побывало с ней за месяцы, прошедшие с тех пор, как мы занимались любовью в ее маленькой комнатке, где стену украшали неумелые эротические картины? (По сравнению с работами на стенах островного борделя Цезаря они действительно выглядели грубыми).

Когда-то я был слишком застенчив, чтобы приблизиться к такой женщине (и слишком горд), но голод легко побеждает и гордость, и приличия. Я вскочил и побежал за Клодией, выкрикивая ее имя.

Вздрогнув, она остановилась и повернулась ко мне в недоумении, которое по мере моего приближения сменилось тревогой.

— Чего тебе? Ты кто?

— Меня зовут Ликиск, — ответил я, не сводя глаз с хлеба.

Она осторожно спросила:

— Я тебя знаю?

Улыбнувшись, я кивнул:

— Да. Когда-то мы… э… ну… занимались любовью.

— Не помню, — сказал она, опасливо и медленно пятясь назад.

— Пожалуйста, подожди. Ты вспомнишь, если я тебе расскажу. Пожалуйста, не уходи. Я должен с тобой поговорить. Ты единственная, кого я знаю в Остии. Только ты можешь мне помочь.

Испугавшись, она отошла от меня еще дальше.

— Помочь тебе?

— Да, пожалуйста.

— Я тороплюсь.

Схватив ее за руку, я заговорил быстро и настойчиво, выкладывая все, что помнил о той ночи, когда мы встретились, описав двух солдат, Сабина, чем мы занимались в ее комнате и как я был напуган, что мог сделать ей больно.

Вспомнив, она засмеялась.

— Это был твой первый раз.

Обезумев от радости, я воскликнул:

— Да!

Она покачала головой и прищелкнула языком.

— Ты выглядишь не слишком. Какие-то проблемы?

— Проблемы — не то слово, — пошутил я, стараясь напустить на себя стоический вид, но мой голос сломался, а по щекам потекли слезы.

— Я очень хочу есть.

— Ты и правда выглядишь ужасно. Где твои богатые друзья?

— Как боги — исчезли.

— Плохо.

— Это длинная история.

— Каждая история длинная.

Обидевшись, я сказал:

— Прости, что потревожил, честно. Но когда я тебя увидел, то почувствовал, будто встретил старого друга.

Впервые она взглянула на меня с искренним сочувствием.

— Ты давно ел?

Я пошутил:

— А какой сегодня день?

— Пойдем со мной. Еще раз, как тебя зовут?

— Ликиск.

— Иди за мной, Ликиск.

Ее хозяин был упрям. («Этот мальчишка означает неприятности!») Клодия была непреклонна. («У него плохая полоса, и я хочу ему помочь!») Привлеченные их резким разговором, на лестницу вышли и другие девушки; их раскрашенные лица выражали глубокий интерес к словесной баталии между хозяином и одной из них. На меня они смотрели с любопытством (возможно, с профессиональным). Маленькая молодая женщина с красными волосами потребовала объяснить, что происходит. Клодия все рассказала без утайки, включая детали моего предыдущего визита. Другая женщина, пышная брюнетка, всплеснула руками.

— Конечно, я помню этого мальчика. У него богатые друзья!

Клодия покачала головой.

— Очевидно, их больше нет, — сказала она. — Бедняжка говорит, я его единственный друг в городе.

Повернувшись к хозяину, нервно вытиравшему пот с тяжелых щек, она заявила:

— Я прослежу, чтобы мальчика накормили, и он отдохнул. На этом закончим наш спор.

Разозлившись, хозяин топнул ногой.

— Я управляю этим домом и я решаю, берем мы бродяг или нет. И я тебе говорю, что не берем.

После этих слов поднялось самое настоящее восстание. Женщины сбежали с лестницы и окружили