— Эй! Вы двое! Стоять! Стоять!

Когда мои ноги коснулись деревянного причала, я услышал Луция:

— Ликиск… он… нас… заметил! Беги! Беги!

Мои сандалии застучали по деревянной пристани. Длинные доски легко пружинили. С каждым следующим вдохом усиливалась боль в груди. Голос солдата превратился в целый хор:

— Эй, вы! Стоять! Держите их! Убегают!

Голоса были далеко, и я бежал изо всех сил, полагаясь на свои сильные и преданные ноги, с каждым шагом приближаясь к концу причала. Ветер в ушах превратился в голос Марка Либера: «Бег — лучшее упражнение, Ликиск». Я бежал что есть сил. «Он наделяет тебя сердцем льва и ногами газели». Доски причала прогибались под ударами ног. «Любой хороший солдат должен отлично бегать». Ветер в ушах почти заглушил голоса наших преследователей. С трудом втягивая душный воздух, я подбежал к маленьким лодкам. «Враг не отрежет тебе уши, если ты обгонишь ублюдка!»

Только после того, как я прыгнул в ближайшую лодку, мне открылась отвратительная, душераздирающая борьба, происходившая на пляже за моей спиной.

Бедный Луций — невезучий, смелый, влюбленный! Споткнувшись у самого причала, он упал на песок и теперь боролся шестью огромными солдатами, колотя по ним руками и ногами и ужасно, мучительно крича.

У меня не было времени.

По пристани с мечами наголо мчались три преторианца.

Я отвязал веревку, соединявшую лодку с причалом, и с силой оттолкнулся от края. Затем в порыве вдохновения, пришедшего, должно быть, от богов, отвязал веревку на носу соседней лодки. Встав на колени и склонившись над водой, я ухватился за край и изо всех сил толкнул лодку, пустив блуждать по волнам и отчаянно надеясь, что волны не пригонят ее обратно. (Вдохновленный богами, я также вытащил из нее оба весла и бросил к себе. «По крайней мере, — подумал я, — если они ее поймают, то не смогут грести!») Усевшись на дно, я взял в руки весла.

К тому времени, когда мои преследователи оказались у края причала, я был уже на приличном расстоянии, гребя изо всех сил и благодаря богов, что вторая лодка уплыла в открытое море. Поблагодарил я богов и за спокойную погоду.

Скоро выяснилось, что грести было непросто. Особенно от берега.

Хотя я пытался разглядеть происходившее на пляже, расстояние до него постепенно росло. Однако легко было представить будущее Луция, который любил меня и теперь должен был из-за этого умереть.

Ребенком я никогда не придавал большого значения проходившим на Марсовом поле праздникам в честь Нептуна. Время было веселое, но тогда я понимал, что мой бог — Приап, который всегда был для меня величайшим из богов. Тратить время на милости менее значимому Нептуну казалось глупым и бессмысленным занятием.

Если я и отправлялся на плоскую равнину у излучины Тибра, то лишь для того, чтобы восхититься юношами Рима, выполнявшими там гимнастические упражнения и игравшими в военные игры. Я шел туда в компании Марка Либера, который любил Марсово поле и преуспел во всем, чем были знамениты выступавшие там атлеты.

До тех пор, пока я не оказался в крошечной лодке посреди огромного сине-зеленого пространства, чьим властителем был Нептун, с кровоточившими и болевшими после длительной гребли руками, я даже не представлял всей грандиозной мощи и широты царства этого бога. Я не знал, куда плыву и сколько прошло времени, но остров Капри давно исчез за краем моря, присоединившись к солнцу, когда я, наконец, позволил отдохнуть кровоточащим рукам, болевшей спине и утомленным плечам.

Казалось, в море я один. Много часов я не замечал на волнах никого, кроме случайных морских птиц, нырявших за рыбой или садившихся отдохнуть, покачиваясь на воде и глядя на меня так, словно я был нахальным незваным гостем.

По левую сторону от меня виднелась далекая полоска земли, и я подсчитал, что держу курс на север. В момент, когда на причале я прыгнул в лодку, мне уже было ясно, что единственной моей надеждой в случае удачи будет Остия.

Насколько она далеко, я не знал, помня лишь о том, что Лонгину потребовалось пять дней тяжелого путешествия верхом, чтобы доставить меня на Капри.

Я бы отдал все, чтобы здесь, в этой маленькой лодке, оказался капитан Сабин! Но необходимость — хороший учитель, и вскоре я стал хорошим капитаном.

Я греб всю ночь и с радостью приветствовал солнце, однако через секунду оказался перед лицом пугающего факта: в моей крепкой лодке возникла течь. Холодное прикосновение воды к пяткам привлекло мое внимание к днищу и проникавшим между досок пузырькам; поначалу они только раздражали, разводя под ногами сырость, однако вскоре лодка начала быстро заполняться водой. Ну и урок, думал я. Проигнорируй бога, и он всегда найдет способ тебя за это наказать! Преодолев панику, я решил, что лучше пристать к берегу и помолиться Нептуну, прежде чем лодка пойдет ко дну.

Я греб быстро, что теперь оказалось гораздо сложнее, учитывая вес поднимающейся воды, добиравшейся уже до лодыжек, однако с каждой минутой лодка приближалась к берегу, и когда я оказался на мелководье, то выбрался из лодки и вышел на сушу. Ступив на землю, я повернулся и взглянул на море. «Нептун, — с трудом промолвил я, — я выучил твой урок».

Отдохнув, я направился через лес к Священной дороге.

Прежде, чем выйти из леса на главную дорогу и отправиться на север, в Рим, я спрятался в высокой траве, разглядывая путешественников. Я решил дождаться, пока дорога не опустеет, и только тогда покинуть лесное убежище, чтобы какой-нибудь прохожий не задумался, почему это из леса внезапно появляется неопрятный мальчик. Придя к выводу, что этот замарашка — беглый раб Тиберия, он вполне мог сообщить обо мне властям.

Пока я об этом размышлял, падавшие на дорогу тени стали пурпурными, а солнце начало опускаться за вершины высоких сосен. С приходом сумерек движение заметно снизилось. Чем темнее становилось, тем меньше путешественников было на дороге, и когда, наконец, пространство передо мной совершенно опустело, я почувствовал, что можно безопасно выйти из укрытия и начать долгий поход на север.

Я шел всю ночь, так никого и не встретив, а на восходе увидел бородатого старика, пытавшегося подняться из травы, где он, очевидно, спал. Он неуклюже опирался на березовый посох, но я склонил голову и поспешил дальше. Однако когда до меня донесся громкий треск сломанной палки, я вернулся и протянул старику руку.

— Благослови тебя бог, мой мальчик, — тяжело проговорил он, поднимаясь. — Благослови тебя бог!

Расстроено глядя на сломанный посох, он качнулся, и я подхватил его под руки, чтобы он не упал. Седобородый старик простонал:

— Без палки мне далеко не уйти.

Это уж точно, подумал я. Бросив нетерпеливый и тревожный взгляд на дорогу, я пришел в ужас. Вдалеке ехали четыре всадника. Судя по посадке, это были солдаты.

Старик почувствовал мое волнение и повернулся, с открытым ртом глядя на уверенных наездников.