Изумленный, я проговорил, запинаясь:
— По… Поликарп… он же мертв, Цезарь. Помните, вы ведь там были!
Цезарь кивнул.
— Разумеется, я там был. Ты вынес вердикт. Теперь припоминаю. Ты поднял руку как сам Цезарь, и гладиатору перерезали горло. — Он улыбнулся, склонил голову, но не отвел взгляда. — Спорю, ты бы хотел перерезать горло мне.
Я промолчал.
— Ты не только знаешь, когда и что говорить, но и умеешь в нужное время смолчать. Подойди сюда, к кровати.
Я осторожно сделал несколько шагов, и он поднял руку, давая понять, что я достаточно близко.
— Разденься, Ликиск.
Я подчинился, сняв под его пристальным взглядом тунику.
Цезарю понравилось то, что он увидел.
— Я закажу в твою честь статую. Колосса. Я постановлю, чтобы его воздвигли в центре форума. Обнаженный Ликиск. Сотня футов высотой. Как тебе такая мысль?
— Я не очень люблю большие статуи, Цезарь, — ответил я.
Тиберий захлопал в ладоши.
— Большинство публичных статуй скучны и неинтересны. Все эти бюсты богов, сенаторов… Любопытно, что сенаторов ваяют в виде бюстов, словно для их голов естественно быть отделенными от тела.
За этими словами последовал смех — распущенный, пронзительный, кажущийся бесконечным смех, который внезапно прервался. Настолько внезапно, что я вздрогнул и впервые с тех пор, как вошел в комнату, ощутил страх. Ноздри Цезаря раздулись, глаза выпучились; все это время он продолжал на меня смотреть.
— И почему всемогущему Тиберию не подарили внука столь же прекрасного, как ты? Красивые юноши приятны для глаз. Боги прокляли меня Калигулой. Калигула — самый уродливый тип, какого я только видел. Да к тому же опасный. Боюсь, я пригрел на груди Рима змею. Насколько было бы лучше, если б мой наследник оказался прекрасным юношей, таким, как ты, Ликиск. Послушай моего совета, мальчик. Не отращивай бороду. Не скрывай свое лицо за волосами. С другой стороны, не поддавайся моде и не сбривай волосы внизу.
— Не буду, Цезарь, — ответил я, с трудом контролируя голос и стараясь не выдать своего страха.
— Подойди и дай мне насладиться тем единственным искушением, которое я помню еще с Рима.
Стоя перед ним, в то время как он склонился ко мне, я видел изгиб его спины и сожалел, что у меня нет кинжала, которого он мог бы отведать. Впрочем, я получил свое удовольствие. Шумно высасывая нектар из моих бедер, Цезарь поперхнулся и закашлялся, хватая ртом воздух. К сожалению, он восстановил дыхание.
Хлопнув в ладоши, он позвал охранника, и меня вывели из комнаты, в то время как я обдумывал возможность пронести сюда кинжал.
Мне не пришлось рассказывать Витурию, что случилось с Нереем. Ему самому не терпелось об этом поговорить.
— Его закололи насмерть, разрезали на мелкие кусочки и скормили рыбам, — смеялся он. Центурион, по его словам, погиб на колу. — Он провисел там несколько часов, прежде чем умер, — веселился Витурий. — Вот что бывает с изменниками!
— Никто из них не сделал ничего плохого, — ответил я.
Пожав плечами, Витурий начал восхищаться мои гардеробом, туниками и халатами. Он с большим удовольствием примеривал их, то и дело лаская ткань.
— Я так устал ходить голым, — жаловался он.
Витурия назначили преемником Нерея, и он стал моим единственным другом, беседуя со мной, когда мы шли к Цезарю, если тот меня вызывал. Я не считал его охранником, но это явно было его заданием. Лишь раз обычай был нарушен. В ту ночь Витурия также вызвали к постели Цезаря, и мы вдвоем дали ему представление. Стягивая с меня одежду, юноша подмигнул и прошептал:
— Расслабься, Ликиск, выкинь все из головы. Сегодня Цезарь будет подсматривать. Чем более распутными мы будем, тем больше ему это понравится.
Вскоре я встретил еще одного жителя Капри.
Однажды в полдень мы с Витурием прогуливались и разговаривали, как вдруг мой спутник замолчал; глаза его в ужасе раскрылись, челюсть отвисла, и он уставился на открытую дверь моего домика.
Там, у порога, стоял юноша, чье лицо скрывалось в тени солнца, идущего за его спиной по небу.
— Проваливай, Витурий!
Это был голос человека, обладавшего властью.
Витурий умчался так, словно от этого зависела его жизнь.
Странный молодой человек вошел в комнату и встал на свету. Высокий, нескладный, он двигался рывками, а свободная туника едва прикрывала его плохо сложенное тело. Ноги оказались длинными и тонкими, руки — худыми, кисти вяло покоились на животе, темные жидкие волосы намекали на преждевременную лысину. Широкий лоб нависал над длинным, узким носом. Глаза располагались близко друг к другу, утопая в глазницах, кожа была бледной. Я подумал, не болен ли он.
Вслед за ним в дом вошел мальчик примерно моего возраста — поразительно красивый, темноволосый, темноглазый, с лицом, что могло быть высечено опытным портретистом. На его гибком теле ясно выступали мышцы. Мальчик был обнажен и смотрел на меня с приятной улыбкой.
Неуклюжий молодой человек гнусаво произнес:
— Меня зовут Гай Цезарь.
Я пробормотал:
— К… К… Калигула?
Со смехом он спросил:
— Ты заикаешься? У меня есть дядя с таким же недугом. К… К… Клавдий. Знаешь, откуда у меня такое прозвище?
— Оно означает маленькие сапожки. Солдаты в Германии прозвали тебя так потому, что ты был очень молод, и их сделали тебе на заказ.
— Ты знаешь историю, — снова засмеялся он.
— У меня есть друг в армии.
— Полагаю, трибун Марк Либер.
— Ты его знаешь? — воскликнул я.
— Я слышал о нем, — ответил Калигула и слабо улыбнулся. Повернувшись к обнаженному мальчику, он сказал:
— А это мой друг Авл. Ты знал его отца в Риме, Луция Вителлия?
Услышав это имя, я покрылся мурашками, словно Вителлий вытянул меня по спине ремнем.
— Да, знал, — ответил я.
— Что ты думаешь о его сыне? — спросил Калигула, мягко подталкивая мальчика ко мне.
— Авл Вителлий очень красив, — сказал я, пытаясь улыбнуться.
— Сказал бы ты, что он — желанный юноша?
— Да, — сухо ответил я.
— Тиберий тоже так думает, правда, Авл? — хмыкнул Калигула. Нахмурившись, он добавил: — И я. Авл — не обычный житель гарема Тиберия. Он здесь по доброй воле. В отличие от тебя, Ликиск, потому что тебя сюда привезли, и ты даже пытался сбежать. Авл гораздо умнее. Когда я сказал ему, что здесь теперь живет привлекательный и желанный мальчик Ликиск, он захотел с тобой встретиться. Думаю, меньшее, что ты можешь сделать, это его поцеловать.
Мои дрожащие губы были сухими, когда я приложил их ко лбу юноши.
Калигула согнулся от смеха.
