попросить Господа сотворить одно из тех чудес, которые вас прославили. Это в ваших интересах.

– Падре нужна острая пила, – сказала без пяти минут вдова.

– Лучше пригласить цирюльника. Я не хирург. – Я отчаянно пытался вывернуться.

– Вы единственный медик, который у нас есть, – заявил Руперто. – А уж пила для вас у меня найдется.

Vaquero принес хозяину пилу, а тот вручил ее мне. Я взял пилу с содроганием и чуть было не выронил этот чертов инструмент.

– Вы в порядке, падре? – спросила жена. – Вы вспотели и весь дрожите.

– Я подхватил лихорадку, – прохрипел я, таращась на пилу.

Металлическое полотно с острыми зубьями, все в засохшей крови – наверняка этой штуковиной разделывали коровью тушу. Я никогда в жизни вообще ничего не пилил, и вот теперь мне предстояло...

Oх, mierda!

«Мне нужен священник. Я хочу исповедаться в своих грехах, получить отпущение. А еще мне нужно выпить, причем выпить как следует».

Четыре человека принесли длинный стол и положили на него моего пациента, так что его ноги свисали через край.

После того как под больную ногу подставили тазик, я хриплым, дрожащим голосом велел всем убраться из комнаты.

Все послушно вышли. Я закрыл дверь, запер ее на ключ, некоторое время постоял, весь дрожа и привалившись к двери спиной, чтобы хоть чуточку собраться с духом, и затем на ватных ногах, с пилой в трясущейся руке, подошел к столу. Когда я наклонился над больным, он снова открыл глаза и, пробормотав что-то невнятное, закрыл их опять.

В дверь неистово забарабанили. Я распахнул ее в надежде на то, что Господь откликнулся на мою мольбу о спасении.

– Разве вам не нужна жаровня, падре? – спросил Руперто. За его спиной стояли два человека, державшие железное ведерко, наполненное тлеющими угольями, из которых торчал стальной прут. – Чтобы остановить кровотечение, – пояснил он.

– Конечно, – хрипло промолвил я. – Что ж вы так долго?

Другие слуги принесли каменную плиту кузнеца, а люди, державшие жаровню, поставили на нее ведерко с горящими углями. После того как они вышли, я снова запер дверь.

Неужели от меня и впрямь ждут, что я отпилю человеку ногу и прижгу культю каленым железом, чтобы остановить обильное кровотечение?

Осторожно приблизившись к столу с пилой, как будто подкрадывался с дубинкой к змее, я сдвинул покрывало и убрал повязку, обнажив ногу. В результате зловоние усилилось, и меня замутило так, что чуть не вырвало, не говоря уж о слабости в коленях. Деваться, однако, было некуда. Собрав все силы и смелость, я трясущимися руками взялся за деревянную ручку пилы, приложил зубчатый край стального лезвия к плоти левой ноги умирающего, как раз над коленом, закрыл глаза и начал бормотать то, что я помнил из молитвы, которую мне вдалбливали в голову в семинарии десять лет тому назад. При этом, в такт молитве, я двигал пилой взад-вперед, не глядя на ногу, но чувствуя, как лезвие погружается в плоть.

Через некоторое время зубья неожиданно заскребли по столешнице, а нога со стуком упала в тазик. Я открыл глаза и уставился на дело рук своих – отпиленную часть ноги в наполненном кровью тазу и жуткую культю, страшный обрубок, из которого в тот же таз толчками вытекала кровь.

Схватив кочергу, я поднес к культе раскаленную сталь, чтобы прижечь рану и остановить кровотечение. До сих пор, на протяжении всей операции, тело несчастного бессознательно содрогалось, но стоило мне коснуться кочергой культи, как все прекратилось. В гортани больного что-то булькнуло, лицо его внезапно разгладилось, изо рта со свистом вырвался воздух. То был его последний вздох.

– ?Santa mierda! – не удержался я от кощунственного возгласа. – Он умер!

Едва бедолага успел отдать Богу душу, как в дверь снова забарабанили.

– Операция еще не закончена! – крикнул я.

Колени мои дрожали так сильно, что мне пришлось прислониться к спинке кровати. Что делать?

Я выглянул в окно. Внизу меня дожидался оседланный Ураган, однако сбежать было не так-то просто. Во-первых, слишком высоко: сиганув из окошка, запросто можно сломать ногу, а на одной ноге до коня не допрыгать. А во-вторых, поблизости несут караул два vaqueros. Они мигом перережут мне глотку. Путь через дом тоже отрезан: там поджидают скорбящая вдова и любящий сын. И пусть они готовы выпотрошить друг друга, первый удар, судя по всему, достанется мне.

Пока я обдумывал, как мне не отправиться на тот свет следом за своим пациентом, противная собачонка задрала ногу и наделала мне на штанину.

Со злости я чуть не огрел чертову псину раскаленной кочергой, но тут меня осенило: «?Madre de Dios! Да эта собачонка моя спасительница!»

Оторвав от простыни полоску ткани, я крепко замотал собаке морду, лишив ее возможности лаять, потом привязал дергавшееся животное к груди мертвеца и натянул сверху покрывало, прикрыв Писо, после чего отступил на шаг, полюбоваться делом рук своих. Получилось здорово: грудь покойного колыхалась, ну ни дать ни взять, он дышит. Во всяком случае, хотелось верить, что именно так и покажется Руперто. Внезапно успокоившись, я подошел к двери спальни и открыл ее, но когда сын и вдова попытались войти, я преградил им путь.

– Операция прошла благополучно, и сейчас больной уснул. Его нельзя беспокоить, пока я не вернусь с лекарством.

Разумеется, я позволил родственникам заглянуть внутрь и убедиться, что мой пациент дышит, после чего быстро вышел, закрыл за собой дверь и приложил палец к губам.

– Тсс! Вы должны соблюдать тишину. Самый легкий шум может убить его. Оставайтесь здесь, а я схожу за лекарством, оно у меня в седельной суме.

Пара стервятников осталась следить друг за другом, гадая, что лучше предпринять, чтобы не упустить наследство, а я быстро спустился по лестнице и выбежал через парадную дверь.

Двое vaqueros, когда я вышел, уставились на меня с вопросительным видом.

– Произошло чудо, возлюбленные сыновья мои, настоящее чудо, – провозгласил я, осенив их крестным знамением. – Падайте ниц и благодарите Господа за спасение вашего доброго хозяина.

Пока они опускались на колени, я вскочил в седло.

– Молитесь, дети мои! Воздавайте хвалу Господу за чудо!

С этими словами я пришпорил Урагана, припал к его гриве, и он, пустившись с места в карьер, унес меня прочь.

Падре Мигель Идальго остановился перед дверью одной из комнат собственного дома и тихонько постучал.

Дверь открыла домоправительница.

– Как она? – шепотом спросил священник.

– Я не сплю, – донесся до него с кровати голос Марины.

Он подошел к постели и взял ее за руку. Как и всякому священнику в любом маленьком городке, падре Идальго не раз приходилось видеть убийства и насилие, побои и воровство, однако прежде все эти грехи редко затрагивали его ближайшее окружение. Марина была не просто его смышленой помощницей.