– Мои соплеменники сражаются до конца в каждой битве, – гордо заявила Марина.

Она произнесла это с таким яростным воодушевлением, что я не смог сдержать улыбку.

– Именно это и потребуется от них на сей раз. Но бойцов нужно будет предупредить о том, что сражение может продлиться не один день. Как ваше мнение, падре, есть у нас шанс захватить город?

– Вот что я думаю, Хуан. Никогда еще в истории Нового Света, даже во времена великих ацтекских империй, на этой земле не собиралось для битвы столь огромной армии. После сражения на горном перевале от нас дезертировало двадцать тысяч бойцов, но с тех пор к нам присоединилось гораздо больше. Я уверен: пройдет каких-то два-три дня, и под нашими знаменами соберется свыше ста тысяч индейцев. А на подступах к городу к нам присоединится еще больше людей. В окрестностях столицы проживает полтора миллиона человек, и большинство из них – индейцы. К тому времени, когда дело дойдет до штурма вице- королевского дворца, численность повстанческой армии, полагаю, достигнет двухсот тысяч.

Падре говорил спокойно, но глаза его при этом горели от возбуждения. Он немного помолчал, а затем хриплым шепотом продолжил:

– И уж тогда нас ничто не остановит. Десятки тысяч индейцев отвоюют обратно город, который когда-то был центром их цивилизации. Только представьте, сколь всесокрушающей будет волна ярости, гневного возмездия за столетия унижений и насилия, за поруганных жен, сестер и дочерей, за отобранные земли и исполосованные бичами спины, за жизни, загубленные в подневольном труде на шахтах и гасиендах. Вице-король совершает фатальную ошибку, намереваясь оборонять Мехико. Лучше бы он вывел свою армию в поле и сразился с нами там, вместо того чтобы вынуждать повстанцев прокладывать себе путь к центру, отбивая улицу за улицей. Когда штурм начнется и индейцы увидят, как рядом с ними падают их товарищи...

– ...это будет как при захвате зернохранилища, – закончил я за него. – Только на сей раз индейцев окажется гораздо больше, сотни тысяч.

На лице падре отражались обуревавшие его чувства.

– Если в ацтеках воспламенится ярость, – прошептал он, – то ничто уже не удержит их от кровавой расправы.

* * *

Я встал из-за стола и отправился навестить Урагана: надо же было проверить, хорошо ли vaquero, которому я отдал поводья, его почистил и задал ли он жеребцу корму. Кроме того, мне хотелось в одиночестве побыть на свежем воздухе и хорошенько подумать: предстоящий штурм столицы внушал немалые опасения. Сердце нашего бедного падре полнилось любовью не только к угнетенным индейцам, но к людям вообще. И он не мог избегнуть своей судьбы: его душа будет скорбеть по всем павшим: как боровшимся за революцию, так и сражавшимся против повстанцев.

Подходя к временной конюшне, я вдруг увидел карету с гербом на дверце.

Дверца открылась, и оттуда со смехом сошел вниз какой-то мужчина, а за ним, весело щебеча, выпорхнула моя драгоценная Изабелла. Даже разверзнись в этот момент у меня под ногами бездна, я и то не был бы поражен больше. Изабелла тоже увидела меня и после недолгого замешательства улыбнулась:

– Сеньор Завала, как приятно видеть вас снова.

По ее тону можно было подумать, что в последний раз мы виделись на светском приеме, где и речи не шло о предательстве и смертельной ловушке. Но звонкий, мелодичный голос молодой женщины, ее чувственные алые губы, белая атласная юбка – от всего этого меня так и бросило в дрожь.

С трудом совладав с собой, я снял шляпу, прижал ее к груди и, поклонившись низко, как кланяется госпоже пеон, произнес:

– Сеньора маркиза.

– Это дон Ренато дель Мира, племянник моего мужа, – представила Изабелла своего спутника.

– Buenos dias, – промолвил я.

Он не удостоил меня ответа, лишь окинул оценивающим взглядом, и моя рука непроизвольно потянулась к шпаге: этот человек оскорбил меня. Счел, что я слишком ничтожен для того, чтобы со мной здороваться. Я понял, что хорошо знаю его, хотя и вижу впервые в жизни: просто люди такого типа были прекрасно мне знакомы. Выше среднего роста и хорошо сложенный – типичный богатый испанский бездельник, но при этом отнюдь не изнеженный слабак. Одет этот дон Ренато был дорого и изысканно, сапоги носил тончайшей выделки, и я нимало не сомневался, что он великолепно управляется с конем, клинком и пистолетом. Вдобавок от него пахло дорогими духами.

Я знал про этого человека все, ибо слишком уж он походил на меня самого в бытность мою гачупино. Вне всякого сомнения, дон Ренато был кабальеро, но отнюдь не щеголем с бульвара. Может быть, он и не провел в отличие от меня большую часть жизни в седле, но двигался с опасной грацией хищника и наверняка умел необычайно быстро орудовать ножом, особенно если кто-то имел неосторожность повернуться к нему спиной. А еще он сразу же показался мне каким-то скользким, неприятным типом... Да уж, кого-кого, а hombre malo, дурного человека, я мог распознать с первого взгляда, поскольку имел на сей счет богатейший опыт.

– Прошу прощения, но нам нужно поговорить с падре, – сказала Изабелла.

Они прошли мимо меня, и я проводил племянника угрюмым взглядом. Конечно, думать так об Изабелле было с моей стороны непорядочно, однако в душе моей невольно зародилось подозрение: а уж не связывает ли эту парочку еще что-то, помимо родственных отношений. Маркиза шла легко и беззаботно, а глаза ее блестели: не похоже, чтобы она переживала за попавшего в плен супруга. Да я никак ревную?! Неужели я продолжал по-прежнему любить женщину, так вероломно меня предавшую?

Вы, наверное, удивлены, отчего это я не пал при виде Изабеллы на землю и не стал целовать ее прекрасные ножки? Считаете меня таким слабаком? Ну уж нет, я mucho hombre, а настоящие мужчины ни перед кем не пресмыкаются.

Тем более, если земля грязная.

* * *

Отчистив Урагана скребницей, я задал ему сена, после чего закурил сигару и раскупорил кувшин вина. Тут-то меня и нашла Марина.

– Испанская шлюха, которую ты мечтаешь затащить в свою постель, беседует с падре.

– Я мечтаю видеть в своей постели одну только тебя, но, пожалуйста, не называй ее так. Она все- таки дама!

– А я, по-твоему, кто? Индейская подстилка, пригодная, чтобы удовлетворять твою похоть, но не заслуживающая уважения?

– Ты ацтекская принцесса, новое воплощение самой доньи Марины. Ты настолько прекрасна, милая, что я осмеливаюсь любить тебя лишь издали, ибо кто я есть такой? Всего лишь ничтожный lepero!

– Ты бессовестный лжец, вот кто ты есть такой... Слушай, Хуан, неужели тебе не интересно знать, зачем она приехала к падре?

Я выдул колечко дыма.

– По-моему, это очевидно. Bandidos, которые удерживают ее мужа, требуя выкуп, провозгласили себя сторонниками революции. Изабелла хочет, чтобы падре вмешался.

– Лично меня тошнит от одного только вида этой продажной красотки. Но я все равно рада, что получила возможность на нее взглянуть. Мне всегда было интересно, что это за женщина такая, по которой ты так сходишь с ума. Ну что же, эта твоя Изабелла – просто мечта мужчины, у которого вместо мозгов garrancha: смазливая снаружи, но бездушная и абсолютно пустая внутри.

Я выдул еще несколько колечек дыма, размышляя над услышанным.

– Зато этот племянничек Ренато, – продолжала Марина, – вот уж кто настоящий мужчина! Хорош собой, отважен, наверняка великолепный наездник и превосходно владеет оружием!

Неожиданно она больно пнула меня по ноге.

– Эй, а это еще за что?

– Стоило мне помянуть племянника, как ты буквально взбесился от ревности: физиономию у тебя просто перекосило. Ты так и не смог выкинуть из сердца эту испанскую шлюху, – заявила Марина, подбоченившись, и в упор уставилась на меня. – Но послушай меня, сеньор lepero, я говорю это тебе как женщина: твоя ненаглядная Изабелла – потаскуха, готовая раздвинуть ноги перед любым, кто ей в данный