Он вышел из дому в восемь. Ноги были как ватные, он чувствовал себя очень слабым. Он ничего не приготовил для Гамбурга, хотел вернуться в Милан, как только поговорит со шведкой. Нехотя заставил себя позавтракать, от молока стало кисло в горле. Больница находилась в десяти минутах ходьбы. Он зашел в кафе неподалеку. В девять был в отделении, куда положили Пенсанти. Перед палатой женщины он увидел агента в форме, который сидел, пристально глядя в пол. Тот встряхнулся, заметив Лопеса. Лопес сделал ему знак не вставать. Вошел без стука.

Лаура Пенсанти стояла рядом с железным шкафчиком, в легкой белой рубашке, бледная, с синяками под глазами, с голыми руками — запекшиеся следы ударов пересекали белую кожу, — она, казалось, была сделана из пластмассы, корка запекшейся крови видна на щиколотке. Она смотрела на Лопеса, как ребенок смотрит на незнакомую игрушку. Она снимала одежду с металлических плечиков. Лопес на мгновение снова увидел ее крутящейся на колесе, покинутую, в крови, — мрачный и светящийся водоворот.

Она положила одежду на кровать. Снова посмотрела на него.

— Вы — тот человек из полиции, который должен был прийти?

Лопес взял легкий алюминиевый стул, перетащил его ближе к кровати.

— Инспектор Гвндо Лопес. Как вы себя чувствуете?

Женщина теребила кончиками пальцев край рубашки, белой, небрежно брошенной на разобранную кровать. Она смотрела на Лопеса отстраненно, как будто его не существует.

— Хорошо. Ничего страшного, правда. Я могу идти. Врачи сказали мне, что я могу идти, вернуться домой.

Из окна — молочный свет.

— Я должен задать вам несколько вопросов. Это важно.

Она кивнула. Вспышка: струйка слюны, накануне ночью, на PAV, косо стекает у нее изо рта, в то время как колесо замедляет свой ход, а она уже больше ничего не чувствует.

Лопес:

— Я хотел спросить вас об Ишмаэле.

Глаза ее округлились. Она нахмурила лоб. Кожа была прозрачная, тонкая. Голубые вены едва заметно бились под кожей.

— О ком вы говорите?

— Ишмаэль.

На лбу ее, в самом центре, появилась складка. Молчание. Она покачала головой:

— В группе нет иностранцев.

Вспышка: Лауру Пенсанти снимают с колеса — мягкий мрамор, — маленькие алые ручейки текут по рукам, как слезы, плачущее тело.

Лопес:

— О какой группе вы говорите?

— О группе, которая собиралась вчера вечером.

Замешательство. Нежность и жажда.

— Простите, но что вы ищите, инспектор?

— Ишмаэля. Я ищу Ишмаэля.

Женщина отложила в сторону рубашку. Глубоко вздохнула. Лопесу все это показалось похожим на оживший давний сон. Ему казалось, будто она говорит с колеса, издалека.

— Говорю вам, инспектор: это серьезная группа. Инженер строг. Он следит за безопасностью среди нас. Мы знаем друг друга. У нас есть желания. А также отчаяние. Мы их удовлетворяем. Мы все делаем добровольно. И мы знаем друг друга. В группе нет никого по имени Ишмаэль.

Впечатление: она говорит правду. Лопес уточнил:

— Там был ребенок, под конец. Перед нашим вторжением ваш Инженер, который так дорожит безопасностью, принес ребенка.

— Это невозможно. — Она пульсировала, словно вена. Он тоже.

— Там был ребенок.

— Там никогда не было детей. Там никогда не будет детей. Это игра для взрослых. Как я вам уже говорила, мы все делаем добровольно.

— Вы потеряли сознание.

Еще одна вспышка: яркие четкие тонкие опущенные веки, бессильные руки и ноги, когда ее снимали с колеса.

— В это время принесли ребенка.

— Кто он?

— Мы этого не знаем. Какой-то человек забрал его с собой.

— Как выглядел этот человек?

— На нем была маска. Из кожи.

— На всех надеты маски, когда мы играем.

Она говорила об этом как о чем-то далеком, безжизненном — о морской раковине, об ископаемом. О чем-то давнем, что не могло касаться ее.

— Вы обычно носите маску, синьорина Пенсанти?

— Обычно нет.

Вспышка: она все кружится и кружится, начинает терять кровь, ничего не чувствует, охваченная болью. Лопес почувствовал облачко неловкости.

— В скольких… встречах вы принимали участие?

Она не улыбнулась. На мгновение она, казалось, упала духом. Лопес увидел, как дрожат в полусне очертания ее нежности. Она ответила ему:

— Пару лет я посещаю эту группу. Это была моя первая PAV.

Она снова подняла голову, пристально посмотрела на него — молчаливый, бесконечный вызов.

Лопес посмотрел на свои руки. В ноздрях он чувствовал жжение кокаина. Спинка языка была шершавой, горькой.

— Итак, за два года вы никогда не видели, чтоб в собраниях принимали участие дети.

Она:

— Никогда. Я обычно принимаю участие в наиболее приватных встречах, как уже говорила. Мы не педофилы. Мы не делаем ничего противозаконного.

Лопес: снова очищающий вкус кокаина. Догадка.

— Синьорина Пенсанти, если я вас спрошу о «главной роли», это словосочетание имеет какое-либо значение для вас?

Он подумал о Ребекке, которая, по словам Боба, «отлично подходит на главную роль».

Лаура Пенсанти покачала головой:

— Это не садомазохистская терминология.

Он ничего от нее не добьется. Она ничего не знает. Инженер держал всех в неизвестности. Никто ничего не знал об Ишмаэле. Лопес как зачарованный глядел на блестящие складки рубашки, на легкую выпуклость подушки. Он обернулся к ней.

— Ничего. Прошу прощения зато, что побеспокоил вас.

Он поднялся, вдруг ощутил усталость в затылке. Она все еще вращалась и вращалась, покинутая, в его мыслях.

Она следила за ним, стоя возле кровати, пока Лопес устало тащил алюминиевый стул к стене. Когда он обернулся, она сказала ему:

— Спросите меня.