закрыла глаза, прикасаясь очень белыми руками к его лицу, чувствуя тепло его гладко выбритого подбородка. Они сидели так, на расстоянии дыхания, трогая лица друг друга, как если б она была слепой, пытающейся прочесть его, а он видел все, что будет потом, и от этого ей было хорошо, — две капли крови, затерянные во вселенской ночи.

— Что ты намерен делать?

Шеф Сантовито закуривал последнюю сигарету — стоит сказать, сразу вслед за предыдущей. Пепельница была доверху полна раздавленными, смятыми окурками, смоляными желтыми фильтрами. Лопес свернул себе папироску в своем кабинете, поэтому был спокоен. Он объяснял Сантовито рисунок. Сантовито не понимал. Не понимал, что общего между встречей «детей Ишмаэля» в Гамбурге и покушением на Киссинджера у Большой арки. Не понимал, почему на трупе француза, совершившего это покушение, — те же следы насилия, что были обнаружены на теле человека, погибшего на улице Падуи. Какое отношение имеют выходцы из «Сайнс Релижн» ко всему этому? Какое отношение имеет к этому Терцани? С далеких и размытых границ рисунка всплывали вопросы в форме летучих обрывков, попавших в полосу чересчур сильного света, трудно читаемые: почему спецслужбы первым отправили на это дело, относящееся к их ведению — Ишмаэль с этой точки зрения был делом, — отдел расследований? Возможно, они ожидали провала работы со своей стороны, со стороны своих людей, — и, таким образом, хотели переложить весь груз ответственности на отдел расследований. Сантовито сжимал пальцами фильтр сигареты, загоняя его под коричневатую бумагу, отчего смоченный слюной никотин пузырился между уже испорченных волокон. В центре рамы, контуры которой ему не удавалось полностью ухватить, он видел все расширяющуюся — по мере того как шли часы и приближалось Черноббио — черную дыру покушения на Киссинджера или на кого-либо из участников встречи на Вилле д'Эсте. По письменному столу ползли ядовитые страницы факса, разбрызгивая вокруг химию озоновых чернил. Это были сводки о последних прибывающих на саммит в Черноббио. Там будет также адвокат Аньелли. Проди. Ромити. Делор. Де Бенедетти. Полномочные представители компании «Водафон».

Сантовито еще раз попросил Лопеса целиком объяснить ему весь сценарий. Лопесу не удавалось развить сюжет. Он продолжал свое повествование, излагая случайные озарения, внезапные догадки. Это было скорее ощущение — сложное, компактное, весьма близкое к рациональному объяснению. Что-то, казалось, все время ускользало. Здесь прослеживалась проблема перевода. Лопес затруднялся с переводом. Как он мог перевести инстинкт, собственный опыт в сюжетные рамки понятных фактов? Он начал снова: Клемансо, которого мучили, у которого синяки и пулевые ранения, идентификационная карточка Терцани в «Сайнс Релижн», садомазохистские ритуалы в Париже и Детройте, Боб и люди из Гамбурга… А Сантовито качал головой. Был момент, когда Лопесу показалось, что он говорит автоматически, он слышал, как слова возникают где-то далеко и материализуются где-то далеко, выходя на поверхность всего лишь случайно, а Сантовито тем временем замечал, что околдован, что слушает это далекое бормотание, и нездоровая усталость держала его в неком бодрствовании, похожем на транс, но непонятном, — и так они продолжали — не говорить и не слушать — долго-долго…

— Что ты намерен делать? — спросил Сантовито, прервав этот автоматический цикл.

— Ты должен предоставить мне карт-бланш.

— Я разве тебе его еще не предоставил, этот карт-бланш?

— Именно. Мне только нужно пару раз услышать «о'кей».

Сантовито пытался избежать только своей опасности.

— Отсюда полетим мы все…

Отсюда полетишь ты. Только ты.

— Мне нужен наш человек в Гамбурге, Джакомо. Я начну с этой Ребекки. Устрою так, чтоб власти в Гамбурге организовали встречи…

— Какие встречи?

— Встречи с теми, кто ушел из «Сайнс Релижн». Если они найдут эту Ребекку, мы на коне. Она виделась либо с Клемансо, либо с Терцани. Оба ездили в Гамбург. По указанию Боба — типа, о котором ты читал в рапорте американцев. Я полагаю, что в Гамбурге они назначили время операции. Как и когда нанести удар: в Париже — по Киссинджеру, а здесь, в Черноббио, — кто знает, по кому.

— Да, однако Терцани мы нашли мертвым, прежде чем было совершено какое-либо покушение в Черноббио.

— Ты прав. Я знаю, Джакомо, он уже не вернется. Но это все, что у нас есть. И хорошо бы, чтоб мы над этим поработали, разве нет?

— А потом? Тебе нужен только человек в Гамбурге?

— Нет. У меня в планах есть еще одна зацепка.

— А именно?

— Ритуалы. Садомазохистские ритуалы.

Сантовито подавленно улыбнулся, покачивая, безнадежно встряхивая головой, снова попадая под очарование.

— Теперь ты слушай. У нас нет столько времени. Бери информаторов, каких хочешь. Мы все отсюда полетим…

Лопес встал. Еще раз услышал, выходя, это нытье:

— Все полетим…

Это неправда. Полетит только он.