после ужина, стоящим в дверях личных покоев короля и дающим указания пажу.

Поскольку я совершенно не спала и была слишком занята в воскресенье, отделяя то, что Бруно и я не могли повезти на лошадях, от того, что должно быть отправлено экипажем, я так крепко спала воскресной ночью, что не узнала бы, приходил ли Бруно ночевать, если бы он сам косвенно не сознался, ворвавшись в нашу комнату в понедельник после заутрени воскликнув, запыхавшись:

– Извини, что я так поздно. Можешь помочь мне надеть вооружение?

Спешка и этот вопрос не оставлял времени для ругани, взаимных обвинений или встречных вопросов. Я мигом подхватила ремень, так как он расстегнул его, и бросила на кровать, принесла его боевую тунику, как только он снял ту, что была на нем, затем подержала его кольчугу так, чтобы он мог легко проскользнуть в нее, принесла меч и обратно ремень, чтобы он застегнулся.

Только тогда я сказала:

– Я не знаю, где твои щит и шлем. Бруно, какая грозит опасность?

– Мои щит и шлем в конюшне с Барбе, и если мы сейчас же не уедем, мы можем никогда не выбраться отсюда, – сказал он и вышел прежде, чем ко мне снова вернулся дар речи.

Я не думал, что до безумия испугаю Мелюзину, когда потребовал свои доспехи и выскочил, послав двух слуг выносить наши вещи. Я не понял, что она неправильно оценила мои слова о необходимости немедленного отъезда. Оказывается, она решила, что король в гневе и собирается арестовать меня или выслать, дав только несколько часов на сборы. Мог ли я ожидать от нее такой глупости? Разве я не говорил ей, что я один из фаворитов Стефана? На самом деле именно его привязанность ко мне или, скорее, его уверенность, что я самый осторожный из его слуг, практически перепутала все мои планы.

После того как я убил этого проклятого вепря, король полушутя сказал, что я слишком хороший компаньон на охоте, чтобы быть посланником. Я напомнил ему, что еду не только как посланник, но и для того, чтобы отвезти Мелюзину в Джернейв. Король ничего больше не сказал, чтобы удержать меня, но в субботу после полудня возникли серьезные угрозы моему отъезду.

Сначала, казалось, каноник, который прибыл из Кентербери, ничем не может мне помешать. Архиепископ Кентерберийский Вильям де Корбейл, помазавший на царство Стефана, умер менее чем через год спустя, в ноябре 1136. И каноник приехал с просьбой позволить Кентербери выбрать нового архиепископа, когда прибудет папский посол.

Вначале я не уделил этому никакого внимания, зная, что король будет всячески откладывать выборы, потому что доходы епархии, пока там нет архиепископа, поступают в королевскую казну. Стефан разглагольствовал своим обычным мягким тоном, обещая, что он подчинится решению папского посла, который, несомненно, будет иметь указания от папы. Только когда аудиенция закончилась и я услышал, как король посоветовал канонику лучше поехать спокойно в аббатство Нетли, чем оставаться в Винчестерском соборе «без всякого давления на свободных каноников Кентербери». Я заставил себя прислушаться к их разговору. Потом, когда каноник пил прощальный кубок вина перед коротким путешествием, Стефан отвел меня в сторону и приказал мне вывести каноника к восточным воротам, где он сможет сесть на лодку, на которой прибыл сюда.

– Хорошо бы, – сказал мягко Стефан, – чтобы он ни с кем не говорил по дороге.

Когда я вернулся и доложил, что каноник не привлек никакого внимания, а я сам видел, как лодка с ним скрылась из виду, Стефан снял кольцо со своего пальца и надел на мой, сказав, что он должен беречь меня и найдет кого-нибудь другого, кто повезет на север его награды и благодарности. Конечно, он имел в виду то, что может доверять мне даже тайны, и не посмел ему возразить, что мне предпочтительнее получить отпуск, чем кольцо, какое бы ни было оно дорогое. Потом я удивился: неужели мои личные желания так ослепили меня, что не позволили мне видеть реальную опасность, грозящую королю от болтунов? Я думал об этом весь оставшийся день, но не увидел никакой реальной опасности. Это привело меня к печальному выводу, что у Стефана нечистая совесть и поэтому он видит несуществующих драконов во всех темных углах.

Вот почему я почувствовал необходимость переговорить с Валераном в королевской спальне после ужина и рассказать ему, что мой отпуск отменен. Возможно, он и был причиной нечистой совести короля, но я знал, что необходимо значительно больше власти и влияния чем было у меня, чтобы возбудить сомнения в его добрых намерениях. Поэтому мое присутствие не принесет никакой пользы. Валеран хотел от меня избавиться, а я хотел уехать, поэтому почувствовал облегчение, когда Валеран шутливо спросил у Стефана, почему я не уехал на север, и, получив ответ, что я никуда не поеду, сумел уговорить Стефана вновь изменить свое решение.

Вероятно, я должен был радоваться, что Стефан так нуждается во мне, но радости не чувствовалось. Я видел, как другие, более дорогие и близкие ему люди теряли его расположение потому, что стали богаты и влиятельны, а Стефан не был таким человеком, который открывается перед теми, кому он больше не доверяет. И эти люди потеряли гораздо большее, чем просто возможность стать еще богаче и влиятельнее. Но если король уволит меня, то он уволит простого наемника. Более чем когда-либо я хотел, чтобы Мелюзину полюбили в Джернейве, и более чем когда-либо я хотел осмотреть ее земли и решить, смогу ли я упросить короля, чтобы он отдал их мне.

Всю ночь с субботы на воскресенье я чувствовал себя как человек со связанными руками. Я думал, что король потребовал, чтобы я спал в его внешней спальне, для того, чтобы он мог легко позвать меня, если понадоблюсь. Возможно, он считал, что я почувствую себя лишенным общества своей жены, как он чувствует себя лишенным моего, но я был этому несомненно рад. С одной стороны, я надеялся, что у короля пройдет его злость, (он иногда злился, но это никогда не продолжалось долго), а с другой – у меня были две спокойные ночи, без всяких соблазнов.

Однако расслабляться в воскресенье не пришлось, потому что Стефан ворчал все время, пока давал мне инструкции и подписывал распоряжения, в которых указывались награды всем значительным людям, сражавшимся в Норталлертоне. Помимо присутствия при выполнении королевских дел, я должен был еще закончить и свои. Я уже достал отличные шерстяные одеяла, которые мы сможем использовать на стоянках если не найдем ночлега. Я узнал так же, что у Мелюзины есть лошадь с седлом, но нужно было достать из хранилища и принести в конюшню нашу дорожную упряжь, чтобы там вместе с королевским грумом привести ее в порядок. Я не забыл сделать уйму маленьких дел, и воскресенье было ужасным днем.

Утро понедельника оказалось еще хуже. Стефан послал меня с поручением к Роберту де Виру. Это мог сделать любой паж, и мне пришлось напомнить королю, что я надеялся, как только проснется Мелюзина, быть уже в пути на север. Он пожал плечами и сказал, что нет никакой разницы, когда мы уедем – сегодня или завтра. Потом я понял, что Стефан не станет открыто противиться желанию Валерана избавиться от меня, но будет удерживать сколько сможет.

Роберт де Вир, королевский констебль, ожидал увидеть не меня, а простого пажа, и поэтому не думал, что королевское поручение будет выполнено настолько быстро.

Роберт де Вир любил меня. Он был моим поручителем, во время посвящения в рыцари, и, я думаю, что не ошибся во мне. Он ничего не сказал о нежелании короля давать отпуска тем, кого любил, а пошел со мной к Стефану и, когда тот отпустил меня, тепло пожелал хорошего путешествия и попрощался со мной так, как если бы не предполагал увидеть меня долгое время. Я выскочил из королевской спальни так, как будто бы за мной гнались. Если сэр Вир сможет задержать Стефана, пока я не уеду из Винчестера, то король, наверное, потом разозлится, но вряд ли пошлет кого-нибудь догонять меня. А пока я буду з отъезде, Стефан забудет про все и будет рад встретить меня. Я хорошо знал: король может разозлиться, но он не злопамятен.

Но говоря Мелюзине, о том что мы должны спешить, я забыл, что она не знает об этом. Я полагал, что за восемь месяцев при дворе она уже узнала непостоянный характер Стефана, даже несмотря на то, что была поглощена своим горем. Она должна понимать, что нужно ловить любую возможность, когда она представляется. И конечно, я не предполагал, что у нее есть личные причины для опасения. При погрузке повозки я обратил ее внимание на то, чтобы там было место для Эдны и, чтобы сундуки случайно не упали и не раздавили бы ее. Затем я свернул четыре отличных одеяла в узлы с необходимой одеждой и вещами, которые могут понадобиться нам в походе, так как скоро мы будем далеко от повозки. Внутри узла Мелюзины я нащупал маленькую кастрюльку и молча поблагодарил ее за то, что ей знакомы трудности путешествия.