— Ну, в его комнате. — Уилли вытер пот со лба рукавом рубашки и взялся за виллы. — Мне следует жить здесь, вместе с лошадьми.
— Ты серьезно так считаешь? Тебе здесь больше нравится?
Уилли кивнул, задержав на ней взгляд дольше, чем следовало бы, и снова принялся за работу. Она вспомнила, как часто замечала, что он подглядывал за ней. За Энджи.
— Я уверена, что папа пересмотрит свое решение. Он просто хочет, чтобы ты был счастлив…
— Деррику не понравится, что я живу в его комнате, — повторил Уилли, поджав губы.
— Деррик давным-давно здесь не живет. У него свой дом, ты что, забыл? Он не станет беспокоить тебя.
Уилли как будто немного успокоился, и Кэссиди наконец решилась задать вопрос, давно терзавший ее:
— Скажи, ты действительно нашел бумажник на пепелище пожара?
Уилли еще сильнее прикусил губу, отвернулся и стал сгребать вилами копны свежего сена.
— Чей это был бумажник?
— Я не крал его!
— Знаю, но кому-то ведь он принадлежал? Уилли смотрел в пол, но глаза его беспокойно бегали по пыльному цементу.
— Кому же он принадлежал? — повторила она.
— Человеку, — нехотя выдавил он.
— Какому человеку?
— Они называли его Джоном.
— Кого? Человека, который погиб на пожаре?
Быстро кивнув, Уилли повесил вилы на стену рядом с лопатой. Лошади переступали с ноги на ногу, пережевывая сено и громко фыркая. В конюшне было жарко, на окнах жужжали мухи.
Сердце Кэссиди забилось так сильно, что, казалось, и Уилли слышит его стук.
— Ты знаешь, кто был тот парень, не правда ли? — прошептала она.
Уилли яростно закрутил головой.
— Знаешь!
— Нет!
Она приблизилась к нему вплотную.
— Уилли!
Он отпрянул от нее. Глаза его расширились от испуга, и он прошептал:
— Это был не Бриг, Кэссиди! Честное слово, это был не он.
— Я не спрашивала тебя про Брига, — произнесла она чуть слышно, едва не задохнувшись от волнения, и закрыла глаза на секунду. Когда она пришла в себя, Уилли уже не было рядом.
Выйдя из конюшни, она увидела, что он побрел по полю к берегу реки Бродячей собаки. Здесь, возле старой ивы, она играла еще ребенком, здесь она впервые увидела, как Деррик обнимался с темноволосой девчонкой, здесь однажды Бриг подошел к ней, одиноко сидящей возле воды…
Уилли не оглянулся, даже почувствовав ее приближение. Завороженно глядя на воду, он произнес сдавленным голосом:
— Это случилось недалеко отсюда. Я упал в воду и чуть не утонул. Поэтому я и стал глупым…
— Ты не ...
— Глупый! Я знаю, что обо мне говорят. Придурок! Недоумок! Отсталый. Это так, Кэссиди.
Еле сдерживая рыдания, она положила руку на его плечо.
— Ты знаешь, что я твоя сестра?
— Не понимаю, как могло получиться такое.
— У нас с тобою один и тот же отец.
— Я слишком глуп, чтобы понять это.
— Неправда, глупцы те, кто считает тебя таким! Не верь тому, что они говорят.
Он опустился на корточки, громко задышал и часто заморгал, стараясь не заплакать. Впрочем, он давно уже научился держать свои чувства при себе.
— Расскажи мне о Бриге. Как он оказался здесь, на лесопилке, вместе с Чейзом?
Уилли недоуменно пожал плечами.
— Не знаю.
— Но ты же видел его?
— Не знаю. — Он с трудом проглотил слюну. — Я видел Чейза и какого-то человека.
— Брига? Уилли нахмурился.
— Было темно.
— А что ты там делал?
— Наблюдал.
— За кем?
— Просто так. Я всегда наблюдаю. За тобой. За Чейзом. Наблюдал за Энджи.— Поднявшись, он подошел к дереву и показал вверх, на развилку сучьев.
— Что там?— спросила она, загораживаясь от ярких лучей солнца, проглядывавших сквозь ветви деревьев. Наконец она разглядела сердце, вырезанное на коре дерева и надпись: «Энджи». Кэссиди вспомнила, как сидела под этим самым деревом много лет назад, а Бриг, вертевший в руках складной ножик, разговаривал с ней. Уж не он ли тогда вырезал сердце и эту надпись?
— Разве ты не знала, что это происходило здесь, знала ведь?
— Нет…
— Потому что ты не наблюдала.
— А что ты еще видел, Уилли? — спросила она, но он стоял и молча глядел на нее пустыми голубыми глазами.
Неожиданно таинственно улыбнувшись, он прошептал:
— Я все видел. Все.— Затем повернулся и пошел обратно к конюшне.
Оставшееся после обеда время Кэссиди посвятила работе над статьей. Билл Ласло много раз звонил ей домой, но она избегала общения с ним. Однако здесь, в редакции, отступать было некуда.
— По-прежнему «никаких комментариев»?
— Мне нечего тебе сказать.
— Даже по поводу смерти Джона Доу? — Он сел на край ее стола.
— Сожалею, что он умер.
— Твой муж так ничего и не говорит?
— Ты знаешь, что у него сломана челюсть. Каждое слово дается ему с трудом.
— Как удобно.
— Никому не пожелаю таких «удобств».
— Ну а что ты можешь сказать по поводу бегства Санни Маккензи из Северо-западной больницы?
— Я очень беспокоюсь и прошу всех, кто хотя бы мельком видел ее, связаться со мной. Я надеюсь, ты донесешь эту мою просьбу до читателей своей колонки и сообщишь им, куда следует позвонить, если ее обнаружат?
Билл усмехнулся и досадливо поморщился.
— Ты окружаешь меня каменной стеной, Кэссиди!
— Извини, но мне действительно больше нечего тебе сказать.
— А зря. Мне всегда казалось, что мы работаем с тобой в одной команде, Кэсс, и поэтому должны помогать друг другу.
— В одной команде? Вот уж никогда не замечала, что ты принадлежишь к какой-нибудь команде!
