вечере. Дена зашла так далеко в своем рвении, что купила Кэссиди нелепое белое платье с оборками и цветными лентами на кружевном корсаже.

В этом пышном платье Кэссиди чувствова­ла себя так, точно она подражала одной из дурацких кукол Барби, столь любимых ее сводной сестрой. Это было глупо, нелепо!

Оторвавшись от родителей, она вышла во двор, где свежий деревенский воздух смеши­вался с аппетитными запахами готовящейся пищи. Бараньи ребра и цыплята, говяжьи от­бивные и свиные котлеты — все это жарилось на углях под наблюдением приглашенных на этот вечер поваров. Разнообразные напитки предлагались в передвижном баре, поставлен­ном возле лестницы, спускающейся к парку.

С десяток женщин расположились за столи­ками под разноцветными зонтами; пока их мужья толпились возле бара, они курили и сплетничали. Навес с разноцветными лам­почками был раскинут над столами, уставленными салатами, десертами и закусками.

Кэссиди заметила в тени под навесом Боб­би и Джеда. Они бросали вокруг косые взгля­ды и отхлебывали спиртное из припрятанных в карманах плоских фляжек. Галстуки у них уже сбились на сторону, глаза были прищуре­ны — они явно искали повод для драки.

— Сегодня же,— прошептал Джед еле слышно. — Ну погоди, Маккензи, ты свое по­лучишь!

Сердце Кэссиди бешено заколотилось.

— Доиграется этот подонок,— согласился Бобби и тут же осекся, словно опасался, что их могут подслушать. Испуганная, она подо­шла к ним на шаг ближе.

— Кэссиди?— Мужской голос показался ей отчасти знакомым, и она повернулась, поч­ти ожидая увидеть Брига. Вместо этого она встретилась взглядом с Чейзом Маккензи, оде­тым в смокинг, направляющимся к ней с реши­тельной улыбкой.

— Вы Кэссиди Бьюкенен, не правда ли? Я…

— …Брат Брига.

Его губы слегка сжались.

— Чейз.

— Я… я знаю,— произнесла она несколько скованно, так как поняла: ему не понравилось, что его узнали из-за брата. Точно так же и она терпеть не могла, когда ее сравнивали с сес­трой.

— Веселитесь?— спросил он, пристально глядя на нее. Такие же ярко-голубые глаза, как у Брига, такое же телосложение и рост. Но, по мнению окружающих, в том числе ее матери, он был более утонченным, чем его неотесан­ный брат.

— Разве не для этого сюда собралась вся округа?

Он чуть заметно улыбнулся.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Ну, этот вечер — гвоздь сезона.

Ее не интересовали светские разговоры. Она ждала Брига.

— Вы так и не сказали ни да ни нет.— Он наклонился к ней и шепотом добавил: — Меж­ду прочим, я собираюсь стать лучшим юрис­том в этом штате и не позволю никому иг­норировать мои вопросы, даже столь хоро­шенькой девушке, как вы.

— Но ведь я еще не даю показания в суде, не так ли?

— А я пока не юрист.— Глаза его весело заблестели.— Давайте потанцуем.

Ей внезапно отказал язык. Потанцевать? С Чейзом Маккензи? На виду у всех? А как же Бриг? Мысли ее витали только вокруг Брига.

— Я не знаю… Я хочу сказать, что…

— Пойдемте,— настаивал он.— Не надо скучать!

— Но разве вы здесь не с кем-то? — начала она и прикусила язык: получалось, что она лишний раз унижает его, напоминая, что он не мог сам получить приглашение с золотым об­резом. Искра гнева мелькнула в его глазах, и внезапно он стал очень похож на Брига. В горле у нее запершило. Она не могла себе представить, чтобы руки брата Брига обняли ее за талию. Чейз был значительно старше, вероятно, ему было около двадцати пяти. В раздумье потерев подбородок, он смотрел на нее, словно решая какую-то сложную задачу.

— Та, с которой я пришел, не танцует.

— Почему?

— Я пришел сюда с дочерью преподобного Спирса, а он считает танцы неблагопристой­ным сексуальным ритуалом или чем-то вроде этого. Во всяком случае, по его мнению, фок­строт относится по меньшей мере к грехам третьего класса. Что касается танцев в стиле диско, клянусь, он бы охотно запер всех тан­цоров в темном чулане, а ключ выбросил бы в этот пруд. — Он состроил шутливую грима­су, которая ее слегка развеселила.

— Тогда почему же он здесь? — спросила Кэссиди, среди моря лиц отыскав глазами свя­щенника, сидевшего за столом и поедавшего жареную баранину и кукурузу. Он поглощал пищу с такой жадностью, точно не ел неделю, и капли пота катились по его впалым щекам. Эрлин сидела рядом с ним, глядя на толпу. Ее тонкие губы были брезгливо сжаты, на лице ни намека на косметику, жидкие волосы собраны в тугой узел на затылке. Коричневый костюм и блузка с жестким белым воротником, каза­лось, были призваны служить молчаливым укором фривольным и ярким нарядам осталь­ных женщин.

Чейз бросил взгляд в том же направлении.

— Вы знаете, я думаю, преподобный явил­ся сюда, чтобы понаблюдать за каждым из своих прихожан. Он ведет учет — кто сколько выпьет, кто танцует не с собственной супругой, кто за кем ухаживает и кто с кем ускользает от толпы. Держу пари, что он приходит домой и все записывает. Завтра он встанет, проглотит свою благословенную овсянку, направит свои стопы в церковь, взберется на кафедру и раз­разится обличительной проповедью об адском пламени, пожирающем всех греховников.

— Не очень убедительно. К чему ему так уж беспокоиться обо всех?

— После страшных проповедей о наказа­ниях грешников последуют исповеди и покая­ния, а также денежные взносы и пожертвова­ния в пользу церкви. Неужели вы думаете, что мистеру Спирсу ничего не перепадает из этого?

— Вы говорите очень похоже на Брига.

— В самом деле? — Он вновь вопроситель­но взглянул на нее.— Так скажите мне, Кэс­сиди Бьюкенен, зачем вы сюда пришли?

Чтобы найти Брига! Чтобы говорить с ним.

— Мама заставила меня прийти.

— В этом во много раз меньше смысла, чем в причинах прихода сюда старого Бар­толомью Спирса. Ну а я явился, потому что присутствие на этом вечере считается показа­телем успеха. Быть здесь — значит совершить правильный в социальном отношении посту­пок.

— А это для вас так важно? — В ее голосе прозвучала легкая насмешка.

— Да,— жестко сказал он.— Только ис­пытывая нужду, можно это оценить. Но вам меня не понять, Кэссиди. Вы не нуждаетесь ни в чем.

Только в вашем брате, подумала она, кусая губу. Темнота сгущалась. Черные, угрожаю­щие дождем тучи прокатились по бледному лику луны.

— Возможно, для вас это еще один скуч­ный вечер, а для меня— блестящий шанс. И я собираюсь воспользоваться им. Пойдемте, Кэссиди, повеселимся. Потанцуйте со мной.

В его улыбке появилась нежность, и она позволила свести себя вниз по мраморным ступенькам к широкой площадке возле пруда, где сверкали отполированные доски импрови­зированной танцевальной площадки. Японские фонарики, висящие на проволоке между окру­жающими площадку деревьями, раскачивались под порывами ночного ветерка и отражались красными, желтыми и зелеными огоньками от поверхности пруда. Горящий факел, воткну­тый в цветочный вазон с песком, должен был отпугивать насекомых. Большое сверкающее пианино стояло на возвышении над танцеваль­ной площадкой. Пианист в длинном фраке и с бантом на груди играл по заявкам танцую­щих, и музыка плыла над парком. Несколько пар танцевало, остальные стояли группами с бокалами в руках, смеясь и разговаривая.

— Я не умею так танцевать,— смущенно прошептала Кэссиди, когда они присоедини­лись к другим отважным душам, легко сколь­зившим по деревянному настилу.

— Зато я умею.— Обхватив за талию, он притянул ее к себе, и она не сопротивлялась. Он был так