теленовости. Ведущий занудным голосом сообщил о страшной волне жары, захватившей весь штат, о том, как долго она продержится и как это скажется на урожае и почему в такую погоду не следует поливать газоны.
Кого это волнует?..
Фелисити встала с постели, подошла к окну и сквозь жалюзи выглянула на улицу. Напротив, у ресторана, судя по неоновой рекламе, предлагавшего «настоящую северокитайскую кухню», толпился народ. Веселые, оживленные мужчины и женщины скрывались за ярко освещенной дверью. Они смеялись и болтали. Держались за руки. Влюблялись.
Сколько времени прошло с тех пор, когда Деррик в последний раз брал ее за руку? Или водил куда- нибудь? Она проглотила подступившим к горлу комок. Плакать при нем не имело никакого смысла — это только разозлило бы Деррика, а нрав у него был покруче, чем у Фелисити. Она провела пальцем по ребрис тым полоскам жалюзи и попыталась представить себе жизнь без Деррика Бьюкенена. Эта мысль ужаснула ее, но хуже всего было то, что червячок страха уже давно сидел внутри нее и жил постоянно.
У Фелисити заныло сердце. Когда-то они с Дерриком были влюблены друг в друга. Он был готов на все ради того, чтобы быть с ней, но сейчас… Она взглянула на кровать. Вот он лежит с полузакрытыми глазами, в пальцах дымится забытая сигарета, пепел падает на простыню… Высокий, стройный, с мускулис тым загорелым телом, первенец Рекса и Лукреции Бьюкененов ростом и силой удался в отца, а красотой — в мать.
Он был тщеславен и прекрасно знал, что любая девчонка с радостью залезет в постель к сыну самого богатого человека Просперити. Она не стала исключением, хотя дочь окружного судьи, что ни говори! Но она спала с ним совсем не потому, что Деррик был богат. Фелисити отдалась ему на заднем сиденье его «ягуара», потому что была страстно влюблена в него. И это наваждение она не способна сбросить с себя.
Ему даже не пришлось приглашать ее куда-нибудь.
В тот раз она чувствовала нечто большее, чем легкое смущение, потому что раньше никому не позволяла дотрагиваться до себя. Несколько сопливых мальчишек пыталось залезть своими потными лапами ей в лифчик, но она блюла строгость. Из-за Деррика.
Фелисити с одиннадцати лет знала, что любит его, и однажды призналась Энджи, что мечтает когда-нибудь выйти за него замуж.
Тогда Энджи посмеялась над ней. Кто мог польститься на ее брата, шестнадцатилетнего прыщавого подростка с непропорционально длинными руками и ногами?
Но Фелисити уже тогда знала. И сберегла себя для него. Раньше они не раз заговаривали о свадьбе — конечно, по ее инициативе, — но в последнее время у Деррика, казалось, не хватало на это времени.
Сегодня вечером, когда еще не был включен телевизор и только негромко шуршал вентилятор под потолком, они занимались любовью. Но для того, чтобы склонить его к этому, Фелисити потребовались огромные усилия, а Деррик выглядел так, словно исполняет некую постылую и скучную обязанность.
Сначала Деррик не выказывал к ней ни малейшего интереса — мысли его витали где-то в другом месте, — но постепенно Фелисити раздразнила его, заставила забыть об оставшихся в Просперити проблемах и откликнуться на ее зов. Новый черный лифчик и подвязки были надеты не напрасно. Зато сейчас, когда Деррик лежал, уставившись в экран телевизора, и по лицу его пробегали голубые блики, она могла ходить перед ним хоть совершенно голой — он и ухом не повел бы.
Она предприняла еще одну попытку вновь разжечь его. Медленно, кошачьей, возбуждающей походкой она подошла к кровати, легла поверх смятого одеяла и всем телом прижалась к его ногам. Грудь, которую еще совсем недавно так любил ласкать Деррик, почти вывалилась из тугих, низко срезанных чашечек бюстгальтера. Она нервно облизала губы.
— Может, выйдем куда-нибудь? — проворковала Фелисити глуховатым, возбуждающим голосом. Ее теплое дыхание касалось его живота.
Деррик коротко глянул на нее.
— Позже.
— А почему не сейчас? — Она поцеловала его в пупок, но под шортами не появилось и намека на эрекцию.
— Хочу досмотреть новости.
— О'кей? — Не скрывая раздражения, он с силой загасил сигарету.
— Досмотришь завтра. А сейчас мы могли бы повеселиться…— Она провела языком по его груди и, пытаясь расшевелить, легонько куснула за сосок, прятавшийся в кудрявых темных волосках.
— Неужели ты и вправду сгораешь от желания?
— С тобой? — Она подняла брови и удивленно поглядела на него из-под растрепанной шапки волнистых рыжих волос.— Всегда.
Губы Деррика чуть раздвинулись.
— Тогда докажи это.
— Что?
Деррик недобро прищурился.
— Докажи мне это, Фелисити,— повторил он, приподнял ее и посадил к себе на грудь.— Покажи, на что ты способна.
— Я… я не понимаю…
— Отлично понимаешь. Заставь меня захотеть тебя. Да так, чтобы я и думать не мог о другой женщине. Покажи, что в тебе особенного.
Он щелкнул резинкой ее трусиков по животу, и Фелисити чуть не подпрыгнула от неожиданности затеи. Подцепив указательным пальцем лифчик, он притянул ее к себе так близко, что нежные соски ощутили его дыхание сквозь тонкое черное кружево.
— Заставь меня почувствовать то, что чувствуешь ты. Превратись в грязную шлюху.
— Но я… я люблю тебя,— дрожащим голосом взмолилась она. Деррик пугал ее, когда становился таким. Казалось, он отчаянно ждет чего-то… чего-то большего, чем она может ему дать.
Деррик откинулся на подушки, заложил руки за голову и поглядел ей в глаза.
— Хорошо. Тогда докажи это,— непреклонно сказал он.— Ну же, детка. Трахни меня.
К счастью, луна не заходила за облака, и видимость была прекрасная. Кэссиди пригнулась к шее Реммингтона и пришпорила его. Она не стала седлать коня и теперь сжимала коленями его крутые бока. Резвый жеребец закусил удила и помчался по сухой траве, стуча копытами и оставляя за собой облако пыли. Ветер свистел в ушах Кэссиди, развевая ее волосы и выжимая слезы из глаз.
Она знала, что скакать галопом в поле, покрытом сетью мелких оврагов, довольно опасно, но ей было все равно. Хотелось только одного: изгнать из воспаленного мозга воспоминание о целующихся Брига и Энджи…
Она носилась по бесконечным полям, пока не почувствовала, что Реммингтон тяжело задышал. Осадив коня, она разрешила ему шагом пройтись по густой дубовой роще. Здесь, вдали от ранчо, вдали от людей, ночное небо казалось бездонным черным океаном, испещренным миллионами мерцающих огоньков.
Реммингтон грыз мундштук, тряс головой и звенел уздечкой, всем своим видом показывая, что хозяин здесь он, однако Кэссиди не обращала на это внимания. Благодаря стараниям Брига жеребец стал более послушным, но норов его остался прежним, и Кэссиди пыталась не подпускать его к зарослям колючего кустарника, боясь, что Реммингтон снова сбросит ее. Боль в плече еще давала о себе знать, и девушка не хотела рисковать.
— Вперед! — скомандовала она, щелкнув языком, и направила лошадь по заросшей жимолостью тропинке, где запах травы смешивался с запахом стоявшей в воздухе пыли. Кэссиди закашлялась. Тропа вела к небольшому холму, на котором все еще высились развалины заброшенной лесопилки. Потрепанные непогодой постройки гнили; окна были давно выбиты; навесы, под которыми когда-то бревна распиливали на доски и горбыль, провалились. Жизнь здесь кипела много лет назад, когда в округе еще не повырубили все леса и не пересох старый пруд. Высохший пруд, плоский, как блин, протянувшийся более чем на